– Мы не очень много говорим о вашем прошлом. О времени до того, как я женился на вашей матери. Признаюсь, в основном потому, что я эгоист и не хочу вспоминать о том, что она любила кого-то до меня.

– О-о-о, – автоматически умилившись, протянула Пайпер.

Он не обратил на нее внимания.

– Как вы знаете, ваш отец был рыбаком. Он жил в Вестпорте, штат Вашингтон, там же, где родилась ваша мать. В старом маленьком городке.

При упоминании родного отца Пайпер вздрогнула. Ловец камчатского краба по имени Генри, который умер молодым, затянутый в ледяные глубины Берингова моря. Ее взгляд скользнул к окну, к миру за его пределами, она пыталась вспомнить, что было до этой шикарной жизни, к которой она так привыкла. Пейзажи и цвета первых четырех лет были неуловимы, но она помнила очертания головы своего отца. Помнила его хриплый смех, запах соленой воды на коже.

Помнила смех матери, отзывающийся добрым эхом, теплым и сладким.

Не было никакого способа уложить в голове то, другое, время и место – настолько они отличались от ее нынешней жизни, – а она пыталась много раз. Если бы Морин не переехала в Лос-Анджелес как скорбящая вдова, вооруженная лишь красивой внешностью и мастерством швеи, она никогда бы не получила работу костюмера в первом фильме Дэниела. Он бы не влюбился в нее, и их роскошный образ жизни остался бы не более чем мечтой, а Морин существовала бы в какой-то другой, невообразимой реальности.

– Вестпорт, – повторила Ханна, словно пробуя слово на вкус. – Мама никогда не говорила нам об этом названии.

– Верно. Насколько я могу представить, то, что произошло, было для нее очень болезненным. – Он фыркнул, снова постучав по краю папки. – Впрочем, сейчас с ней все в порядке. Более чем в порядке. – Он заговорил спокойнее. – Люди из Вестпорта… они отправляются в Берингово море во время сезона ловли камчатского краба в поисках ежегодного заработка. Но это не всегда надежно. Иногда они ловят очень мало, и им приходится делить незначительную сумму между большой командой. Поэтому твой отец также владел небольшим баром.

Губы Пайпер растянулись в улыбке. Это было самое бо́льшее, что кто-либо когда-либо рассказывал ей о родном отце, и подробности… они были похожи на монеты, падающие в пустую банку внутри ее, медленно заполняющие емкость. Она хотела большего. Она хотела знать все об этом человеке, которого помнила только по громкому смеху.

Ханна кашлянула и прижалась бедром к бедру Пайпер.

– Зачем ты сейчас нам все это рассказываешь? – Она прикусила губу. – Что в папке?

– Документы на бар. Он оставил здание вам, девочки, в своем завещании. – Он положил папку на стол и открыл ее. – Давным-давно я назначил смотрителя, чтобы гарантировать, что бар не придет в негодность, но, честно говоря, с тех пор совсем о нем позабыл.

– Боже мой… – сказала Ханна себе под нос, очевидно, предугадав какой-то исход этого разговора, который Пайпер еще не понимала. – Ты-ы-ы…

Ханна оборвала фразу, и Дэниел вздохнул.

– Мой инвестор требует покаяния за то, что ты натворила, Пайпер. Он такой же человек, как и я, всего добивался собственным трудом, и очень хочет, чтобы я наказал свою избалованную богатенькую дочь. – Пайпер вздрогнула, но он этого не заметил, потому что просматривал содержимое папки. – Обычно я говорю любому, кто чего-то от меня требует, чтобы он отвалил, но я не могу игнорировать свой внутренний голос, который подсказывает, что тебе пора научиться самой о себе заботиться.

– Что ты подразумеваешь под, – Пайпер снова сделала кавычки, – «заботиться»?

– Я имею в виду, что ты выходишь из зоны комфорта. Я имею в виду, что ты едешь в Вестпорт.

У Ханны отвисла челюсть.

Пайпер рванулась вперед.

– Подожди. Как? Надолго? Что я должна там делать? – Она перевела полный паники взгляд на Ханну. – Мама в курсе?

– Да, – сказала Морин с порога кабинета. – Мама в курсе.

Пайпер захныкала: