— София, в присутствии Господа и Святой Матери, в память о твоем отце, я сделаю все, что в моих силах, чтобы защитить тебя и обеспечить твою безопасность. Если наступит день, когда ты захочешь покинуть Луку, все, что тебе нужно сделать, это войти в эти двери, и я найду способ.

Следующая мысль, которая приходит мне в голову, острая, немедленная и абсолютно определенная.

Я должна выбраться отсюда. Я должна добраться до церкви.

Вчера я видела, как Катерина вводила код лифта, и я почти уверена, что запомнила их. Если я смогу выйти на улицу, я смогу поймать такси и добраться до церкви. И после этого отец Донахью поможет мне.

Я знаю, что он это сделает.

* * *

Когда я выхожу на улицу, идет дождь. Код сработал, несмотря на мои дрожащие пальцы и неуверенность, но цифры, которые, как мне показалось, я видела, как вводила Катерина, были правильными. И вот я выхожу на улицу Манхэттена, холодный дождь пропитывает мою тонкую футболку, когда я машу рукой такси. В этот момент на моем запястье появляется свет, и я понимаю, что все еще ношу браслет Луки. Я не знаю почему. Какая-то часть меня испытывает искушение снять его и выбросить в канаву, но я этого не делаю. Возможно, мне придется продать его позже, говорю я себе, но даже я знаю, что это не вся причина.

Я просто не могу смотреть на все слишком пристально после всего, что произошло.

Уже поздно, но отец Донахью открывает дверь, когда я стучу в нее, устало прислоняясь к ней. Я промокла насквозь, и когда он открывает дверь собора и видит меня там, промокшую под дождем и с покрасневшими глазами, на его лице появляется странное выражение.

— София? — Я слышу беспокойство в его голосе. — Все в порядке? Я имею в виду… так не должно быть, чтобы ты была здесь в таком состоянии. Что случилось?

Я смотрю на его доброе, обеспокоенное выражение лица и тут же разражаюсь слезами. А затем, через несколько минут, я все объясняю. Ну, не все. Я определенно не вдаюсь в явные подробности. Но я рассказываю ему о своих ссорах с Лукой, о том, как он примчался ко мне домой после того, как злоумышленник чуть не убил меня, о наших свиданиях, о том, как я думала, что все становится лучше. О том, как я поняла, что мои чувства к нему растут. А затем я объясняю о ребенке, о том, что я почти уверена, что беременна, и о контракте, который означает, что я абсолютно не должна этого делать.

— И ты думаешь, Лука заставит тебя соблюдать этот контракт? — Отец Донахью глубоко хмурится. — То, на чем он настаивает, является тяжким грехом. Но не ты будешь нести бремя этого, если он будет настаивать на этом.

— Я не хочу этого. Я хочу своего ребенка. — Произнося эти слова вслух, я чувствую себя более уверенной, чем когда-либо, в том, что это правда. — Но я не думаю, что Лука уступит этому. Я не знаю, почему для нас так ужасно иметь детей. Но даже эта причина имеет не такое большое значение, как тот факт, что я не могу доверять ему, и он заставит меня прервать беременность.

— Ты сказала, что между вами все изменилось. Смягчилось.

— До вчерашнего дня. — Я делаю глубокий, прерывистый вдох. — Он пришел домой, и он был… другим. Я думаю, он причинил боль некоторым людям. Возможно, кого-то пытал, пытаясь получить информацию. Он был холоден и жесток со мной. Я поехала в больницу с Катериной, хотя он просил меня не уходить, пока его не будет. Но он был так зол. Поначалу все было похоже на то, как было раньше. Я снова была в ужасе от него. Он не… — Я качаю головой, пытаясь снова не заплакать. — Он не тот человек, за которого я его принимала.

— Возможно. — Отец Донахью выглядит задумчивым. — Возможно, нет.

— Мне нужен выход. — Я в отчаянии смотрю на него. — Мне нужен способ сбежать с моим ребенком. Такой способ, чтобы он никогда нас не нашел. Ты обещал, что поможешь, если ты мне когда-нибудь понадобишься…

— Я дал обещание. И я сдержу эту клятву, — отец Донахью внимательно смотрит на меня, его лицо серьезно. — Если ты уверена.