Иногда могли пересечься взглядами, и когда это случалось, то происходило словно застывшее в моменте кино. Отсутствие звуков, людей, вопросов и лишнего шума. Лишь наши взгляды. Учащенное сердцебиение. Разряды импульсов по организму. Словно я состою из микрочастиц, которые вот-вот взорвутся от напряжения. Как правило, я отводила взгляд первой. Такие реакции меня пугали. Почему именно на него? Почему он один заставляет меня умирать на месте? Почему от одного его взгляда мой желудок выкручивает насквозь, а вся жизнь собирается в районе груди и разрывается на тысячи атомов по всему телу. Ведь такой реакции нет ни на Потанина, Алексеева, Климова или на его дружков — Клименцова или Тихомирова. Почему нет такой реакции на Костю? Ведь с Костей я провожу большую часть времени, когда нахожусь на выходных с родителями в церкви. Он сын патриарха Никона Черногорца в церкви Святого Иоанна Крестителя Господня, в котором работают служителями наши с Полей родители. И по совместительству мой бывший парень, с которым я рассталась два месяца тому назад. Как раз именно потому, что на него не было таких реакций, как на Сомова. И вот почему к нему у меня не было такой реакции?! Всем было бы только легче. Особенно родителям, которые в нем видят эталона мужчины и будущего зятя.

И даже сейчас, на последней паре, эти разряды накрывают с головой. Звоном в ушах до головокружения и тошноты. Желудок в тугой узел сворачивается, а сердце с бешеной скоростью принимается качать кровь. А когда на телефон приходит оповещение о сообщении, оно вовсе с грохотом падает с обрыва в бездну. Туда же лечу и я, прогоняя мысли о том, что понадобилось Сомову от меня. Пока незаметно от препода открываю чат и задыхаюсь.

В сообщении моё фото с моей странички в «life chat», сделанное скрином и внизу гласит подпись: «Ты тут такая секси, аленький цветочек».

И эта фраза выбивает дух. Я помню, как она была сказана ранее. Возвращает меня в школьные годы. Десятый класс. Последний год, когда Сомов был ещё в школе.

— Почему ты, блять, пытаешься всем понравиться? — со злостью выдает Кирилл. — Угождаешь каждому, но ничего не делаешь для себя?

— С чего ты взял? Мне нравится то, что я делаю.

— Тебе нравится быть прислугой в церкви? Быть на побегушках? Стоять эти ебучие службы?

— Я не вижу в этом ничего плохого. Наши родители нас так воспитали. Мы выросли при церкви.

— Только ты давно не ребенок, Аня. И все равно делаешь так, как угодно кому-то, но не тебе. Даже с этим ебаным Костей ты подружилась только потому, что родители настояли. Делаешь все, что ему угодно. — выплёвывает так, будто ему мерзко. Мерзко не только по отношению к нему, но и ко мне. Я ему мерзка. Это понимание больно ранит. — Разве тебе мало было моей дружбы? Я никогда не просил что-то делать для меня. В этом причина, что ты меня не замечаешь, аленький цветочек? — подходя вплотную, с какой-то необъяснимой злостью выговаривает Кирилл мне в висок. Но в этом же я улавливаю другое. Как ломается его голос, как каждая фраза ему даётся с трудом. Как часто он сглатывает. Как дрожит, хоть и на улице май месяц.

С того самого разговора я больше не видела Кирилла Сомова. Кто говорил, что он уехал. Кто говорил, что перевёлся в другое место. Но больше мы не общались. И сейчас это упоминание болью отзывается внутри меня.

Ну зачем ты так? Зачем мучаешь?

Воспоминания комом в горле отзываются. Пелена застилает глаза. Не плакать. Нельзя позволить ему видеть мои слезы. Хотя очень хочется обнять себя руками и разрыдаться. От бессилия. От того, что он делает. От того, как сильна его ненависть ко мне. За что?!

Господи, как пережить этот год? Как?

Отвлекаюсь от воспоминаний, когда приходит ещё одно сообщение такого же содержания.

Мое фото и его подпись.

Кирилл Сомов: «Разве монашкам можно такое носить? Если так, то я готов записаться в послушники.»