Пока Марья и Семен Петрович обсуждали дела, девочки знакомились. Глаша показала новой знакомой фортепьяно и даже исполнила для нее несколько любимых отрывков. Ее тонкие пальчики порхали над черно-белыми клавишами, как мотыльки над цветами, почти не касаясь, но извлекая божественно прекрасные звуки. Павла не была любительницей классики, а живое выступление вообще видела впервые. Но была так поражена, что не могла произнести ни слова. И, к собственному удивлению заметила, что на ее глаза навернулись слезы.

― Чего молчишь? ― поинтересовалась Глаша, безошибочно повернувшись в сторону Павы. Вот только смотрела не в глаза, а как будто поверх головы. ― Тебе не понравилось?

― Нет, что ты, ― поспешно возразила Паша, украдкой утирая глаза. ― Это было прекрасно. Просто о-фи-ги-тельно! Прости, ты, наверное, не разговариваешь так.

― Почему это?.. ― усмехнулась девочка. ― Еще как разговариваю. Особенно когда папа или дед не слышат. А ты, значит, решила, что я совсем дикая?

― Наоборот, ― призналась Павла, слегка покраснев. ― Прости, но я думала, что ты жуткая задавака.

Глаша кивнула, как будто подтверждая собственные мысли.

― Все так думают. Наверное, поэтому у меня мало друзей… Чаще всего меня считают слабой и пытаются использовать. Чтобы подобраться к моему отцу или получить какой-нибудь подарок. Но, несмотря на плохое зрение, я хорошо вижу людей. Чувствую их. Ты и твоя мама… Вы светлые.

― Светлые?.. ― переспросила Паша.

Глаша рассмеялась.

― Ну да.

― Да мы просто рыжие, ― дурашливо отмахнулась Павла.

― Я не об этом, ― добавила Глаша, посерьезнев. ― Вас обеих я вижу как большие размытые пятна. Но от вас словно идет тепло, внутренний свет. — Она ненадолго замолчала, прислушиваясь к дыханию собеседницы, пытаясь по нему определить настроение и даже прочитать мысли. Порой ей это удавалось. ― Думаешь, я придурочная?

― Нет, ― рьяно возразила Павла. ― Ты просто очень чувствительная.

― Папа тоже так говорит, ― согласилась Глаша. ― Это он предложил мне заниматься музыкой. Предложил скрипку. Но я выбрала фортепьяно. Во-первых, потому что белые и выступающие черные клавиши различить проще. А во вторых… Мне просто нравятся эти звуки. Через музыку мне проще выразить себя.

Под окнами раздался заливистый лай.

Павла тотчас узнала голосок Кренделя. Кажется, малыш пролез под забором и отыскал вою маленькую хозяйку.

― Эй, малыш! ― выкрикнула Павла, растворив окно. ― Тебе нельзя здесь быть. Иди обратно. Крендель, место!

Щенок и не подумал уходить. Вместо этого он снова тявкнул и закружился на полянке, пытаясь догнать собственный хвост.

― У тебя есть собака? ― заинтересовалась Глаша. Она тоже подошла к окну. Но, увы, с высоты второго этажа не могла различить даже очертаний песика.

― Да, его зовут Крендель, ― гордо заявила Павла. ― Хочешь погладить?

Глаша согласно закивала, и девочки, взявшись за руки, побежали на улицу. Тихонько прокрались мимо гостиной, в которой беседовали Марья и Семен Петрович. Дождались, пока Александра и одна из горничных уйдут их холла, и выскочили за дверь.

Крендель бросился к ним. Важно обнюхал Глашу и, приняв за свою, подставил мохнатый бок.

― Какой ты мягкий и пушистый, ― похвалила девочка, почесывая его за ушами. ― Итакой теплый.

Крендель, довольный похвалой, снова затявкал.

― Тише, малыш! ― шикнула на него Павла. ― Тебе нельзя здесь быть. Если услышат, прогонят.

Дверь особняка широко открылась, на порог вышел Семен Петрович. В руках он держал телефонную трубку.

― Вот вы где, озорницы! ― Дед шутливо погрозил пальцем. ― А этот рыжеватый нахал откуда? Не помню, чтобы его приглашал.

― Это не нахал, дед, это Крендель, ― вступилась Глаша, прижимая к себе щенка. Сегодня был чудесный день, у нее появилось сразу двое новых друзей.

― Простите, ― смутилась Павла. ― Это мой. Сейчас я снова отведу его за ворота.