Ракель схватила за руку испуганную Гитель. Губы девочки побелели, глаза ввалились.

У платформы стоял указатель «Аушвиц-Биркенау». Рельсы обрывались под железной аркой у кирпичного здания с невысокой башенкой.

«Конец пути», – обреченно подумала Ракель.

Солдаты вермахта уверенно вышагивали по платформе, криками заставляли заключенных выстроиться в шеренгу у железнодорожной рампы.

– Raus! Schnell! Aussteigen![1] – раздавались со всех сторон гортанные приказания.

Эсэсовцы в зловещих черных мундирах вели на поводках рычащих собак и рассеянно похлопывали стеками себя по бедрам.

После мучительного путешествия в товарном вагоне осталось в живых около девяноста человек. Их заставили присоединиться к остальным депортированным, скучившимся у рампы. Немцы, переговариваясь между собой, упоминали sonderzuge – особый состав. Едкий запах гнили, немытых тел и испражнений обжигал ноздри. Люди опасливо оглядывались по сторонам, жались друг к дружке.

После долгой тряски в вагоне Ракель неуверенно переставляла ноги, боясь споткнуться и упасть. Внезапно ей показалось, что среди оборванной, испуганной толпы движется призрачный силуэт, длинным корявым пальцем тычет в людей, обрекая их на скорую смерть.

– Одежду и предметы личного пользования оставьте для дезинфекционной обработки, – заученно повторяли охранники на немецком и плохом французском. – Не забудьте надписать на багаже фамилию.

Еле держась на непослушных ногах, члены семьи Боне отправились сдавать скудные пожитки. Гитель тоненько захныкала. Ракель чувствовала, что ее лишили последней связи с родным домом. Она все еще верила, что, хотя их и насильно вывезли из Франции, здесь, в Польше, им дадут возможность начать новую жизнь, подыскать работу и вернуть себе часть утраченного достоинства, а знакомые вещи, спасенные из руин прежней жизни, помогут освоиться на новом месте.

Очередь двигалась медленно. У рампы высилась аккуратная гора чемоданов, саквояжей и узлов. Якоб и Сара поддерживали Голду, которая с трудом волочила ноги. Ракель старалась успокоить младшую сестру.

– Потерпи еще чуть-чуть, Гитель. Недолго осталось, скоро отдохнешь.

Охранники отделяли мужчин от женщин и детей. По длинной шеренге депортированных пробежала дрожь ужаса. Немецкий солдат грубо оттащил Голду от мужа, она закричала и забилась в грубых руках. Якоб обреченно глядел на старших дочерей, безмолвно умоляя их позаботиться о матери и четырнадцатилетней сестренке, и посылал жене воздушные поцелуи. Охранник нетерпеливо ткнул его прикладом в грудь. Ракель едва удержалась, чтобы не накинуться на солдата с кулаками. Сотни людей вокруг испытывали такое же отчаяние и беспомощность. Якоб улыбнулся дочерям, стараясь подбодрить их. Сара обняла мать, а Ракель пыталась успокоить младшую сестру. От ужаса Гитель обмочилась и дрожала мелкой дрожью. «Лучше умереть прямо сейчас, спастись от жуткой неизвестности», – обреченно подумала Ракель и тут же укорила себя. Ей вспомнилось, как однажды в школьном спектакле она играла злую ведьму, которая со зловещим смешком произносила: «Чего пожелаешь, то и сбудется».

Врач-эсэсовец лениво расхаживал по платформе, равнодушно осматривая заключенных. Он указывал на стариков и детей, на матерей с младенцами на руках, на больных и увечных, и охранники отводили их в сторону. Монстр в белом халате мельком посмотрел на Голду, кивнул солдатам, и женщину оттащили от дочерей. Та же участь постигла Гитель; перепуганная девочка не сообразила, что расстается с сестрами. По щекам Сары текли слезы. Ракель, онемевшая от растерянности, крепко сжала руку старшей сестры. Гитель рванулась к отцу, но колонну мужчин уже гнали к во ротам.