Я стою одна на Боуэнской набережной и смотрю мимо голых мачт, столпившихся у пристани, на белые, остромордые парусники, скользящие по брызжущей солнечными бликами воде, – и вдалеке тает в тумане силуэт Гоат-Айленда. Я уже собираюсь развернуться и пойти вверх по улице, к Вашингтон-сквер и библиотеке, – я хочу отдохнуть от слишком ярких лотков, торгующих всякой всячиной для туристов, и окунуться в спокойный, благотворно влияющий на нервы лабиринт древних домов, крыши которых не плоские, как сейчас, а со скатами, и извилистых узких улиц. И в этот момент я вижу ее. Она стоит одна возле киоска, предлагающего морские экскурсии на тюленье лежбище – у них это называется «тюленье сафари», – и разглядывает выцветшую вывеску, черно-белые фотографии тюленей со щенячьими глазами и изображения этих кошмарных девочек с картин Маргарет Кин. На ней старое пальто бушлатового покроя и блестящие зеленые галоши, вроде бы новые, но голова непокрыта, а зонтика нет. Ее длинные черные волосы висят мокрыми тяжелыми прядями, они двумя прямыми вертикальными линиями очерчивают ее бледное лицо.

Затем все заканчивается – странный сбой в моей психике проходит, и я снова оказываюсь внутри себя, в этом настоящем. Я снова сижу против нее в кабинке кафе, и в воздухе сильно, почти болезненно пахнет только что обжаренным и помолотым кофе.

– Я уверена, этот город хранит много тайн, – говорит она, снова морозя меня этими своими невозможными сине-серыми глазами и улыбаясь той же безупречной улыбкой.

– Да. Плюнь – попадешь в какую-нибудь тайну, – говорю я, и она смеется.

– А это хоть приносило пользу? – спрашивает Эбби. – Я имею в виду выкапывание мертвых из земли, осквернение их тленных останков ради покоя и безопасности живых. Эти методы помогали?

– Нет, – отвечаю я. – Нет, конечно. Но об этом мало кто задумывался. Под воздействием страха люди совершают странные поступки.

Она продолжает задавать мне вопросы о вампирах колониального периода, ньюпортских городских легендах и моих исследованиях. Надо радоваться хотя бы тому, что она не задает обычных вопросов из разряда «неужели за это еще и деньги платят?» – из вежливости ли или благодаря своей проницательности – не знаю. Она рассказывает мне историю об оборотне, появившуюся в начале XIX века: как одного местного священника после совершенного им ужасного убийства заперли пожизненно в Портсмутской лечебнице для умалишенных и не повесили только потому, что люди верили в то, что он оборотень и, следовательно, не может отвечать за свои действия. Она даже рассказывает, что видела его могилу на кладбище в Миддлтауне – на безымянном надгробном камне была высечена голова волка. Я не говорю ей, что уже слышала эту историю раньше.

Наконец я замечаю, что дождь закончился.

– Прошу меня извинить. Мне нужно вернуться к работе, – говорю я, и она кивает и говорит, что нам нужно как-нибудь вместе по ужинать. Я соглашаюсь, но день и время мы не назначаем. В конце концов, у нее есть номер моего сотового, мы можем обсудить это позже. Она также ...

Конец ознакомительного фрагмента