— Сейчас нам обоим тяжело, Эдмунд, но ты должен слушать меня, потому что…

— Ты хочешь выставить меня дураком? — закричал принц, вскакивая на ноги. — Ты унизила меня! Ты меня используешь…

— Нет, — примирительно протянула Генриетта, — нет, сын, это не так. Я на твоей стороне. Но ты чуть было все не испортил с этой девчонкой. Зачем нужно было бить ее? Эдмунд, она гарант нашей безопасности.

— Ты унизила меня! Предала! — все еще восклицал тот, энергично ходя по залу, — я буду вынужден поменять слуг, к которым привык, чтобы они не разносили слухи, чтобы никто не смел шептаться за моей спиной.

— Эдмунд, — укорительно.

— Мы делаем только то, что хочешь ты! А как же мои желания? Я — король! И я хотел выдрать эту потаскуху! А теперь ее заберет Райт!

Он сел на стул, понуро опустив голову. Усмирился, но все еще скрежетал зубами.

— Может быть, — отозвалась Генриетта, — но только после того, как Райт подпишет отречение.

— А потом? Он просто уедет? — упавшим голосом спросил Эдмунд.

— Да, мой дорогой, потому что его армия все еще будет у стен Хегея. Но этим ничего не закончится. Я найду способ уничтожить его, а ты возьмешь его суку, хоть один раз, хоть тысячу.

Эдмунд вскинул покрасневшие глаза.

— Хорошо, мама, — вымолвил он, — но никогда больше не смей обращаться со мной так, как ты обращалась этим утром, иначе…

— Обещаю, мой сын, — кивнула она, — этого больше не повторится.

Глядя в светлые глаза принца, Генриетта невольно вспомнила приснившийся накануне сон.

ГЛАВА 24

Боли уже не было, а вот слабость — гнетущая, холодная, неумолимая — не отпускала ни на секунду. Полуденное солнце проникало в покои сквозь узкую щелку между шторами. В комнате были служанки, сидящие у камина. До меня доносился лишь тихий рокот их голосов. Я то слышала его, то нет, то проваливалась в густую непроглядную тьму.

— Здравствуй, Джина, — ласковый участливый голос пробудил дремавшее сознание, моих губ коснулись края чашки.

Мою голову приподняли, и я сделала несколько глотков, только после этого приоткрыла тяжелые от усталости веки. Передо мной сидела королева, ее тонкие пальцы с длинными ноготками прикасались к моему лбу и волосам.

— Бедная девочка, мне так жаль тебя, — сорвались с ее губ неожиданные слова, — ты осталась одна, ты трепещешь и боишься, и ты абсолютно ни в чем не виновата. Но уж прости, моя дорогая, так вышло, что без тебя я не смогу оставаться королевой. А мне нужно это, Джина, кто бы знал, как нужно…

Она продолжала неспешно гладить меня, рассматривая мое изнуренное лицо.

— Я была такой же неопытной, наивной и смелой, как ты, — шептали ее накрашенные губы, — много-много лет назад. И я жаждала счастья… увы, в этом мире все подчинено своим законам. Очень многое за нас решают мужчины… Мы подчинены мужчинам, они считают нас своей собственностью, удовольствием на ложе, усладой их тела… Сколько мне пришлось пройти, чтобы превратиться из никчемной девчонки во взрослую женщину, вкусившую власть. О, Джина… сейчас твой любовник, который считает тебя всего лишь желанной вещью, пытается отнять у меня то, что я заслужила. Я положила на алтарь власти очень многое, я заплатила невероятную цену, и я не могу сдаться… прости, дорогая.

Она поднялась, все еще глядя на меня сверху вниз, и приказала прислуге:

— Оденьте леди эль-Берссо, она сегодня будет принимать гостей с нами.

Вот сейчас ее голос прозвучал искренне — холодно, жестоко, надменно. Было ей жаль меня? Сомневаюсь.