Именно во время этого разговора Хайнц Прост впервые произнес слово «партизан». И они, двое, инстинктивно почувствовали, как у них на глазах война становилась другой. Если и существовали селения, где крестьяне предлагали цветы и свежую воду, то было гораздо больше безлюдных и враждебных деревень, неизвестно куда ведущих дорог, где на немцев неожиданно обрушивался огонь советского оружия. Противник прятался в лесах, болотах, растворялся в городских толпах. Для Клауса Штюмме две войны, два способа боя накладывались друг на друга, и он кожей чувствовал нависшую над ними всеми угрозу. Хайнц Прост, методичный, озабоченный прежде всего достижением главной цели войны, Москвы, с беспокойством наблюдал, как температура воздуха падала на несколько градусов каждый день.

На следующее утро, когда отряд приготовился к дальнейшему маршу, выяснилось, что часового на опушке леса зарезали. С него, когда он уже ничего не слышал и не видел, сняли сапоги. Труп лежал в двадцати метрах от опорного пункта, весь в крови, на спине, с раскинутыми руками.

Унтерштурмфюрер вычеркнул еще одно имя из списка личного состава и записал напротив: погиб в бою у деревни Воржны.

На выходе из деревни Хайнц Прост увидел указатель с надписью: «Берлин 1052 километра». Он сердито передернул плечами.

Две группы разошлись в Севске. Следующей ночью русские диверсанты подожгли один из складов горючего танковой дивизии. Вечером следующего дня в маленькой глухой деревушке, где остановился на закате дня отряд, пятерка советских самолетов совершила бомбардировку с малой высоты. Получив ранение в ногу и левое плечо, Клаус Штюмме был эвакуирован в гомельский госпиталь, откуда его отозвали в Берлин приказом из штаба.

Партизаны в тылах немецких войск опасно активизировались, и командование группы армий «Центр» стало настойчиво требовать создания специальных отрядов.

Глава 2 Партизаны

Яковлев, лежа на снегу, внимательно наблюдал за железнодорожным полотном, тянувшимся вдоль кромки обрыва. Поезд пройдет лишь в час ночи. На мгновение возникло желание атаковать патруль, неясные силуэты солдат которого он заметил. Но тогда вся ночная операция может быть провалена, если один из этих чертовых немцев успеет поднять тревогу.

Терентьев, видя беспокойство товарища, передал ему горсть семечек подсолнечника, которую силач принял ворча:

– Долго ждать…

– Зато будет красивый фейерверк, который расцветит снег.

На горизонте показался паровоз, перед которым двигалась платформа с мешками, заполненными песком.

Партизаны забыли о холоде и томительном ожидании, завороженные тем, как большие колеса метр за метром продвигают поезд к западне.

После прохождения платформы с мешками песка Яковлев навалился на детонатор всей тяжестью тела, и поезд после ослепительной вспышки взлетел на воздух.

Русские несколько секунд наблюдали, как бушевал огонь, затем молча отправились в чащу леса.

За письменным столом, позади которого лежали пустые ящики для боеприпасов, писал Гайкин. Седеющий, со щетинистыми рыжими усиками и дружелюбной улыбкой, он уверенно руководил службой информации отряда и ежедневно добросовестно отмечал подробности всех операций. Он вынашивал голубую мечту представить в один прекрасный день кому-нибудь наверху, возможно даже в Москве, длинный список уничтоженной техники, подвижного состава и живой силы противника.

По прибытии Яковлев попросил представить ему итоги операций за две недели.

18 февраля: брошена граната в грузовик службы снабжения 150-го противотанкового полка: трое убитых, двое раненых вражеских солдат.

23 февраля: колонна из шести грузовиков была блокирована у завала на дороге. Пулеметы партизан косили из засады немцев одного за другим. Захвачено: 10 ящиков гранат; 21 винтовка (карабин); 3 ручных пулемета; 1 станковый пулемет; 8 ящиков боеприпасов; запасы продовольствия. Собрана одежда убитых.