Таким образом, в стратегии получается все очень просто, но из этого не следует, что все это очень легко. Поскольку целями и средствами государства определено, чего должна и чего может достигнуть война, то дорогу к этому найти легко. Но прямо следовать по этому пути, осуществлять план, не позволять себе тысячу раз отклоняться от него из-за тысячи различных обстоятельств требует, помимо огромной силы характера, огромной ясности и твердости ума. Из тысячи человек, которые замечательны – кто своим умом, кто проницательностью, кто дерзостью или силой воли, – возможно, не найдется ни одного, кто соединил бы в себе все эти качества, которые выдвинули бы его из среды посредственностей на пути к блестящей военной карьере.

Может быть, это прозвучит странно, но для всех, кто знает войну с этой стороны, не подлежит сомнению тот факт, что для принятия важного решения в стратегии требуется гораздо большая сила воли, чем в тактике. В тактике нас торопит скорость событий; полководец чувствует, что они затягивают его в свой водоворот, против которого он не может бороться, не опасаясь вызвать самые пагубные последствия. Но он подавляет поднимающийся страх и смело движется вперед. В стратегии, где все идет медленнее, предоставлено больше места для наших собственных и чужих опасений, для возражений и угрызений совести, а также для неразумных сожалений о прошлом. В стратегии мы не видим собственными глазами хотя бы половину того, что видим в тактике, нам остается лишь догадываться и предполагать, поэтому и уверенность не так устойчива. Последствия таковы, что большинство полководцев топчутся в сомнениях и замешательстве, когда надо действовать.

А теперь бросим взгляд на историю – на кампанию Фридриха II в 1760 году, прославившуюся своими великолепными маршами и маневрами, непревзойденными шедеврами стратегического искусства, как утверждают критики. Неужели нас должно восхищать, что король сначала решил обойти правый фланг Дауна, затем левый, а затем снова правый и т. д.? Неужели в этом заключается глубокая мудрость? Нет, больше всего нас должна восхищать проницательность короля, который, имея очень ограниченные средства, преследовал великую цель, не предприняв ничего, что было бы за пределами его сил, и сделав достаточно, чтобы достичь этой цели.

Его целью было привести Силезию (захваченную Пруссией у Австрии в результате Войны за австрийское наследство в 1740–1748 гг. – Ред.) в безопасную гавань прочно гарантированного мира (закрепив захваченное. – Ред.).

Стоя во главе небольшого государства, во многих отношениях сходного с другими государствами и превосходящего их только в некоторых областях административного управления (армия Фридриха II достигала почти 200 тыс. человек, будучи самой большой в Западной Европе, при относительно небольшом населении), он не мог стать Александром Великим, а на месте шведского короля Карла XII (1682–1718, король с 1697) также разбил бы себе голову (имеется в виду вторжение Карла XII в Россию в 1708–1709 гг., закончившееся гибелью шведской армии при Полтаве). Поэтому в его способе ведения войны видна контролируемая сила, всегда хорошо уравновешенная и никогда не испытывающая недостатка в энергии, которая в самые критические моменты возвышается до потрясающих поступков, а в следующий момент снова спокойно парит, подчиняясь требованиям самых тонких поворотов политики. Ни тщеславие, ни жажда славы, ни месть не смогли заставить Фридриха II отклониться от своего курса, и только этот курс привел его к счастливому исходу борьбы. (Если бы не смерть царицы Елизаветы, после чего наследовавший ей поклонник Фридриха Петр III вернул своему кумиру все завоевания русского оружия, прусского короля ждал печальный конец. – Ред.)