– Я не очень разбираюсь в майоратах, – ответила сестра, – но боюсь, Чарльз поступил не совсем так, как следовало. Омберсли был сильно рассержен и незаслуженно, по-моему, обозвал Чарльза змеиным жалом! Казалось, что достигнув совершеннолетия, Чарльз мог бы все облегчить для своего бедного отца, если бы он чувствовал хоть малейшую благодарность по отношению к нему! Но ничего не могло заставить его разбить майорат, все осталось без изменений, поэтому нельзя винить Омберсли за то, что он сердится! А потом умирает этот отвратительный старик, этот дядюшка…

– Когда? – спросил сэр Горас. – Как могло получиться, что я до сих пор ничего не знал?

– Больше двух лет назад, и…

– Тогда понятно. В то время я был чертовски занят делами с герцогом Ангулемским, а после разговоры утихли. Ручаюсь, что все произошло во время Тулузы. Однако в прошлом году при встрече ты даже не упомянула об этом, Лиззи!

Несправедливость обвинения сильно задела его сестру, и она возмутилась:

– Как я могла думать о таких вещах, когда этот монстр Бонапарт был на свободе и повсюду воевали, а банки приостановили платежи, и Бог знает что еще! А ты, не предупредив, нагрянул из Брюсселя и просидел со мной едва ли двадцать минут! Я была в таком смятении, что могла лишь отвечать на твои вопросы!

Сэр Горас, терпеливо выслушав эту тираду, вернулся к тому, что его занимало:

– Возмутительно! Я не буду говорить, что Омберсли слегка переусердствовал, это и так очевидно, но все же против собственной воли отстранить человека от ведения дел и подчинить его сыну, который, бесспорно, этим пользуется!

– Да нет же! – слабо возразила леди Омберсли. – Чарльз очень чуток к отцу! Я тебя уверяю, он всегда его уважал! Но сейчас, когда Чарльз взял все в свои руки, это немного задевает Омберсли.

– Ну и дела!

– Да, хорошо, что об этом не известно широко. Хотя, не могу отрицать, отчасти так даже лучше. Можешь мне не верить, Горас, но в доме нет ни единого неоплаченного чека!

После минутного размышления она пояснила:

– По крайней мере, не знаю, как насчет личных долгов Омберсли, но всеми этими ужасными счетами по содержанию дома, которые Экингтон – помнишь Экингтона, агента Омберсли, – выставлял нам, а также платежами в Итон и Оксфорд – всем этим, мой дорогой брат, занимается Чарльз!

– Ты ведь не хочешь сказать, что Чарльз настолько глуп, что пустил все состояние старого Мэта Ривенхола на содержание этой казармы – вашего дома! – воскликнул сэр Горас.

– Нет. Ах, нет! Я совсем не разбираюсь в делах, так что меня бесполезно спрашивать, но, мне кажется, Чарльз убедил отца… ну… позволить ему самостоятельно управлять имуществом.

– Лучше скажи, вынудил его! – мрачно произнес сэр Горас. – В странное время мы живем! Я понимаю мальчика, но Боже мой, мне вас жаль!

– О, пожалуйста, поверь, это не так! – горестно вскричала леди Омберсли. – Я не хочу, чтобы ты думал… Чтобы ты считал Чарльза неприятным, ведь он не такой, если его не выводить из себя; а надо признать, это мало кому удавалось! Вот почему я думаю, дорогой Горас, что если он не захочет, чтобы я позаботилась о Софи, мне не следует противоречить ему!

– Вздор! – сказал сэр Горас. – Почему он не должен захотеть?

– Мы… мы решили не устраивать приемов в этом сезоне, за исключением неизбежных. Самое неприятное, что пришлось перенести свадьбу Чарльза из-за тяжелой утраты, которую понесла мисс Рекстон. Ее семья еще шесть месяцев не снимет черные перчатки по одной из сестер леди Бринклоу. Ты знаешь, все Бринклоу тщательно соблюдают правила поведения. Эжени посещает лишь очень тихие приемы, и естественно ожидать от Чарльза, что он разделит ее скорбь!

– Боже, Элизабет, мужчина не должен носить черные перчатки по тетке той, на ком он еще не женат!

– Да, конечно, но Чарльз ей сочувствует, а, кроме того, еще и Чарльбери!

– А с ним-то, черт возьми, что?

– Свинка, – трагически ответила леди Омберсли.