Я так и не выучился толком говорить по-апачски. Да это не так просто, хотя бы потому, что красные скоты нечасто спокойно стоят на месте – да и вы, если котелок варит, тоже не станете торчать колом, иначе занятие по изучению их системы гласных (совершенно уникальной, кстати сказать) вам придется провести, вися вниз головой и поджариваясь на медленном огне или же улепетывая во все лопатки по Хорнада дель Муэрто, пока они будут улюлюкать и стараться воткнуть копье вам в спину. С обоими этими затруднениями мне довелось в свое время столкнуться, вам же советую не испытывать судьбу.

И все-таки странно, что я не преуспел с языком, ибо помимо талантов делать ноги и задирать юбки способность «ворочать битой»[3] входит в список главных моих достоинств – о, да, я на девяти языках говорю лучше самих их носителей и способен объясниться еще на дюжине или около того. Да и с апачами знаком был довольно близко – избави господи, – и даже был женат на красотке из племени – все по закону: заклинания, песнопения, танец бизона и все прочее… Ох и шустрая маленькая бестия это была, с персиковой бархатной кожей и жгучими черными глазами, а эти ее туго облегающие белые леггины из оленьей кожи с серебряными колокольчиками по бокам… Вот закрываю глаза и даже сейчас, шестьдесят лет спустя, слышу их мелодичный звон и ощущаю шелест сосновых иголок под коленями, и вдыхаю запах дыма, сплетающийся с мускусным ароматом ее волос и диких цветов прерий… И нежные губки шепчут мне на ухо: «Заставь мои колокольчики звенеть снова, о пинда-ликойе…»[4] Ах, как давно это было! Скажу без обиняков: лучше всего учить язык между вздохами и стонами, и если в тот раз ничего не вышло, тот только потому, что моя милая туземка была не только дочерью великого вождя, но и мексиканской идальги и, стремясь обособиться от прочего стада, предпочитала говорить по-испански, а не на племенном диалекте. О, в викупах индейцев-мимбреньо встречаются такие же снобы и зазнайки, как в какой-нибудь гостиной в Белгрейвии[5], смею вас уверить. К счастью, против них есть средство.

Но довольно пока об этом. Даже если я не продвинулся в апачском далее фразы «нуитчши-ши, иицан», что можно приблизительно перевести как «иди сюда, девочка», – этого будет вполне достаточно, ну, может, добавьте еще пару уверений в дружбе и вопли о пощаде, которые вам весьма пригодятся, – то вполне способен узнать это дьявольское наречие, если услышу его. Это гортанное, шипящее бормотание, со всеми этими «тц», «цл» и «рр» – как у пьяного шотландского еврея, выронившего вставную челюсть, – не из тех штук, которые быстро выветриваются из памяти. Так что, услышав его пару недель назад в «Тревеллерз-клабе»[6] и подавив инстинктивный импульс кинуться прочь, вопя: «Апачи! Уноси ноги, ребята, спасай скальпы!», я заинтересовался и выяснил, что словесный поток извергается из одного скользкого вида субъекта с хорошо поставленным голосом и дешевеньким орденком на груди, который собрал вокруг себя в углу курительной кучку подхалимов. Я спросил, какого дьявола тут происходит, и оказалось, что это некий выдающийся антрополог, читающий в Королевском географическом обществе лекции о североамериканских индейцах.