Рода потребовала соединить ее с Зиомеком и осыпала его градом вопросов. И тут выяснилось, что финансовое положение ее матери гораздо хуже, чем она могла бы вообразить. Оказывается, Фанни владела не акциями, как считала Рода, а какими-то непонятными долями в товариществах, хотя она могла бы поклясться, что ни о чем подобном и речи не было, когда они обсуждали с Зиомеком инвестиции Фанни. Мало того что эти товарищества действовали из рук вон плохо, так еще и доли в них нельзя было продать. В отличие от акций и облигаций реального рынка для их продажи и покупки не существовало. Все, что остается ее матери, сказал на прощание Зиомек, так это набраться терпения и надеяться, что дела у товариществ выправятся.

Но времени ждать у них не было, они с Бернардом и так уже просрочили несколько платежей по ипотеке Фанни. Рода объяснила их трудности ипотечной компании и предложила переоформить документы на дом, если Фанни будет позволено остаться в нем на правах арендатора. Но ей ответили, что единственный вариант – лишение прав на выкуп, так что Фанни придется съехать.

Рода припарковала машину на площадке позади домика матери. «А может, не расстраивать ее сегодня? – вдруг подумалось ей. – Пускай хоть сегодняшний день будет ей в радость».

Она подошла к дому и, постучав, распахнула дверь. Фанни уже приготовилась к выходу и ожидала дочь на кухне. На ней был сарафан в ярких цветочках. Рода наклонилась поцеловать мать, а потом присела рядом за стол и завела болтовню о том о сем.

Но Фанни сразу почувствовала неладное. «Что с тобой? – спросила она. – Ты так напряжена и вроде нервничаешь. Что-то случилось?»

На мгновение Рода запнулась, а потом выпалила: «У нас неприятности, мамочка». Голос ее дрожал, когда она продолжала: «Даже не знаю, как и сказать тебе. Но лучше уж сразу всю правду, без обиняков».

Следующие несколько минут Рода сбивчиво излагала суть дела. Она рассказывала о снижении доходов от вложенных денег, о товариществах, о том, как ходила в ипотечную компанию и как провалились все их с Бернардом попытки найти выход из создавшегося положения.

Мать слушала молча, не перебивая. Казалось, до нее не доходит страшный смысл сказанного.

Рода остановилась перевести дух. «В итоге мы потеряли этот дом, мам, – промолвила она, – конечно, мы постараемся что-нибудь придумать. Может, дела повернутся к лучшему. Я обещаю, что сделаю все возможное. Но нам придется заняться поисками другого жилья для тебя».

В кухне повисла тишина, и вдруг ее прорезал какой-то хриплый придушенный горловой звук – Рода в жизни не слышала ничего подобного. Это был вопль отчаяния ее матери.

Потом Фанни заплакала. «Ну почему они хотят выбросить на улицу старуху? – всхлипывая, вопрошала она. Горькие слезы катились по ее щекам. – Я не хочу лишаться дома, не хочу никуда уезжать отсюда!»

Рода присела на корточки возле ее кресла и обняла плачущую мать.

«Это мой дом, мне здесь так нравится, – рыдала Фанни, – ну пожалуйста, ну можно я останусь здесь!»

Рода не могла найти слов, чтобы хоть как-то утешить несчастную женщину, ее переполняли чувство вины и острое сознание, что все пропало. Она и сама теперь плакала, сквозь слезы все пытаясь вымолить прощение у своей безутешной матери.

Казалось, они просидели так целую вечность. Рода обнимала мать и никак не могла успокоить ее. Но вот слезы Фанни иссякли и она взглянула на дочь.

«Рода, – тихо спросила она, – а куда подевались все мои деньги?»

Август 1993 г. Сан-Диего, штат Калифорния

Майк Пискителли опустил глаза на стальной корпус «магнума» калибра 0.357. Серебристый металл блестел как зеркало, на ребристых боках револьвера играли отблески от горевшего в спальне света. Так револьвер словно благодарил своего владельца за тщательный уход.