– Ага, – кивнул Джордж. – Очень большим, очень сильным и очень высоким. Рост под два метра и очень толстый. Весил, по полицейским сводкам, почти сто пятьдесят килограммов. Пузатый, но не только. С мускулами у него тоже было все в порядке. Во всех источниках отмечается, что вид Гаппи был пугающим. Во время судебных слушаний он почти ничего не говорил, только мрачно смотрел на всех из-под гривы своих нечесаных волос. Иногда останавливал на ком-нибудь из сидевших в зале взгляд и смотрел так, словно собирался съесть его. Многие женщины не выдерживали этот взгляд и поспешно выходили из зала суда. Когда Гаппи вели на виселицу, его сопровождало вдвое больше охранников, чем принято в таких случаях. Вид осужденного вызывал у всех такой страх, что охранникам пришлось заплатить двойную ставку.

– С трудом в это верится, – заметил Локвуд. – Все тюремные охранники, кого я знал, парни крепкие, со всяким сбродом привыкли справляться. Ну, ладно, давай теперь взглянем на нашего приятеля. Показывай его фотографии.

Джордж вытащил из папки сиротливый листок глянцевой бумаги.

– Собственно говоря, я нашел только одну его фотографию, – сказал он. – Странно, но полиция отказалась публиковать фотографии Гаппи и засекретила их «ради общественного блага» – не представляю, что они при этом имели в виду. Этот единственный снимок, который мне удалось найти, был сделан одним нештатным фотографом в тот день, когда Гаппи доставили в суд для оглашения приговора. Качество снимка не ах, но общее впечатление составить по нему можно.

Джордж положил снимок на стол. Локвуд, Холли и я склонились над ним.

Снимок был черно-белым, напечатанным и увеличенным на фотокопировальной машине. Как и предупреждал Джордж, по качеству он оказался так себе – изображение выглядело размытым и зернистым. На снимке можно было рассмотреть полисмена на переднем плане, фигура еще одного полисмена угадывалась вдали, с краю. Между ними шагал громадный, похожий на раздутый воздушный шар мужчина с неприметными, словно стертыми чертами лица. Плечи опущены, руки неуклюже вывернуты, одна назад, другая вперед – понятно, что они прикованы наручниками к рукам сопровождавших Гаппи полисменов. Голова тоже опущена, и тоже неуклюже, словно Гаппи только что вылез из полицейского фургона. Общее впечатление – громадная, распухшая, неуклюжая, пугающая с любой стороны, как ни посмотри, фигура. Боˊ

ьшая часть лица Гаппи осталась в тени, можно было рассмотреть лишь темные пятна густых бровей и рот с широкими, слегка выпяченными губами. Сама не знаю почему, но я была рада тому, что снимок получился таким нечетким.

– Ну что ж, – сказал Локвуд, когда мы насмотрелись на нашего красавца. – Теперь мы имеем о нем некоторое представление, и то хорошо.

– Какая громадина, – заметила я.

– Для него пришлось даже соорудить специальную виселицу, – пояснил Джордж. – Такую, чтобы могла выдержать его вес. И вот вам еще одна подробность. Утром в день казни присутствовал священник. По закону принято, чтобы преступник перед смертью мог покаяться. Так вот, когда Гаппи уже стоял с веревкой на шее и ждал, когда под его ногами откроется люк, в который должна будет провалиться его туша, он подозвал к себе священника и что-то прошептал ему на ухо. И было сказано при этом нечто такое ужасное, что видавший виды священник побледнел и упал в обморок. А когда палач нажимал рычаг, который открывает люк, Гаппи улыбался.

Какое-то время все мы молчали, потом я спросила:

– Может, насчет улыбки и священника это просто сплетни? У тебя есть еще что-нибудь, Джордж?

– Есть, но об этом не сейчас. Приберегу кое-что до того момента, когда мы окажемся в доме Гаппи и будем пытаться избежать встречи с его призраком.

– Люси права, Джордж, – сказал Локвуд. – Громадный жирный каннибал. Такая фигура просто не могла не обрасти городскими легендами. Нам всем стоит немного расслабиться.