– Интересно, что сейчас замышляет мой дорогой брат Эдвард, – пробормотала Анна.

Если в ее голосе и прозвучали тревожные нотки, на то, как она считала, были свои причины. Несмотря на то что после смерти мужа Анна добровольно вернулась в дом своего брата, она вовсе не намеревалась всецело отдавать себя его власти. Тем не менее каким-то образом всего лишь за месяц он получил от нее в полное распоряжение доставшиеся ей по наследству земли. И теперь она была обязана Эдварду всем, что имела, начиная с крыши над головой и пищей и заканчивая одеждой и украшающими ее драгоценными камнями.

Только Мадж Геддингс, молодая женщина благородного происхождения с розоватой кожей лица и вздернутым носиком, сидела достаточно близко к Анне, чтобы услышать тихо произнесенные ею слова. Мадж взглянула на герцога, а затем быстро отвела взгляд, залившись румянцем.

«Бедная Мадж», – подумала Анна. В последнее время все, что как-то было связано с Эдвардом, заставляло ее волноваться и краснеть.

Причина в том, что герцог склонял Мадж, придворную даму своей жены, к интимной близости. Если Мадж ему уступит, она не будет его первой любовницей. У него их было как минимум две, доказательством чего служили двое незаконнорожденных сыновей. Анна лишь удивлялась тому, как долго ее брат не замечал, что юная девушка превратилась в цветущую красавицу. Мадж находилась среди его домочадцев уже около десяти лет. Правда, ей было всего двенадцать, когда она поступила в свиту герцогини, и до недавнего времени ей полагалось находиться в детской, но в правилах герцога было внимательно следить за всеми, кто состоял у него на службе.

Остальные женщины в галерее пока не замечали присутствия герцога и продолжали беседовать между собой, склонив головы над большими пяльцами, в которых был закреплен алтарный покров. Анна сидела немного в стороне от этих занятых общей работой дам. Она предпочитала коротать время за небольшими по размеру вышивками, обычно выполняемыми полукрестом, которые затем вырезались и нашивались на большие куски бархата, используемые в качестве портьер, балдахинов, покрывал и наволочек. Такое проявление независимости нельзя было счесть вызывающим, особенно если у нее в руках был шитый золотом вензель Стаффордов, но гордость Анны страдала меньше, когда у нее было вещественное подтверждение того, что Эдвард властен не над всеми сторонами ее жизни.

Ее сестра, Элизабет, подняла взгляд от своей работы, отвлеченная звуком приближающихся шагов. Анне тут же бросился в глаза расчетливый вид сестры. Женщина сдержала улыбку. Она так же легко читала выражение лица Элизабет, как разбирала образцы вышивки, выполненные ею в детские годы. И подобно тому, как ей больше не нужно было сверяться с образцами во время вышивки, Анне не требовалось никаких иных подсказок, кроме опыта прошлых лет, чтобы понять: ее старшая сестра чего-то хочет от их брата. На лице Элизабет, такой же сердцевидной формы, как и у Анны, выделялись слишком плотно сжатые губы, со временем образовавшие тонкую твердую линию. Ее улыбка всегда производила впечатление натянутой, никогда не затрагивая выражения глаз.

Эдвард, как показалось Анне, выглядел слегка возбужденным. В этом не было ничего необычного. Однако то, что он сосредоточил внимание на ней, было странно.

– Мне нужно поговорить с вами наедине, сестра, – заявил он не допускающим возражений тоном.

Элизабет была уязвлена, поскольку не было никаких сомнений в том, какую из сестер он имел в виду.

– Как вам угодно, Эдвард.

Анна отложила в сторону свои маленькие пяльцы и поднялась со стула.

Галерея в поместье Роуз протянулась с севера на юг, равно как и сад, вид на который с нее открывался. Из ее окон были видны колокольни церквей Св. Лоренца Паунтни и Св. Мартина Оргара, а несколько поодаль – Св. Маргариты и Св. Леонарда.