Череп на тыльной стороне светился перед ней, пустые глазницы напоминали ямы.

Она представила себе, как Джона ковыляет по лесу с громким плачем. Она представила его руку – закоченевшую, красную, пульсирующую болью. Представила, как он умоляет собак вернуться домой. (Конечно, сейчас он уже должен был перейти на мольбы.) На секунду его лицо предстало перед ней. Он походил на отца, так что Зоя до сих пор невольно ежилась: взлохмаченные темные волосы, глаза, которые должны были бы оказаться голубыми, но на самом деле были странного холодного зеленого цвета. Единственным отличием было то, что щеки у Джоны были кругленькие. «Благодарение Богу, что он еще по-детски пухленький», – подумала Зоя. Потому что сегодня это может спасти Джоне жизнь.

Она нашла фонарик и – о, чудо! – в нем еще теплилась жизнь. Зоя поднялась на ноги и двинулась дальше.

В нескольких шагах от первой перчатки она нашла вторую.

А еще через десять шагов – Джонину куртку.

Это был толстый пуховик, залатанный изолентой, – Джона оставил его висеть на корявом пне.

Теперь брат виделся Зое оцепеневшим, дезориентированным – и кожа у него зудела и горела, словно ползая по всему телу. Она представила себе, как он сдирает с себя одежду и бросает ее в снег.

Она выбилась из сил. И перепугалась. И была невероятно зла на идиотских псин, которые не догадались оставаться у дома, которые не поняли, что ее чудесный братик пойдет за ними сквозь метель все дальше, дальше и дальше. Пока это его не убьет.

Ей пришлось избавляться от этой ужасающей картины. Она попыталась придумать что-нибудь оптимистическое. Зоя вспомнила: когда они играли с папой в прятки, Джона неизменно забивался в одно и то же место – в старый морозильник, стоявший в подвале без дела уже много лет. Она вспомнила, как они притворялись, будто понятия не имеют, где Джона, хоть и видели, как он пальчиками придерживает крышку, чтобы впускать воздух. И она представила себе, как сияло у Джоны лицо, когда они с папой делали вид, что сдаются, – и Джона откидывал крышку и появлялся перед ними, словно иллюзионист в конце смертельно опасного трюка.

– Вот он я! – радостно вопил он. – Вот он я! Вот он я!

На несколько секунд это воспоминание согрело ее. А потом исчезло, словно звезда, которую погасили навечно.

* * *

Зое удалось добраться до конца пихтового леса – до того места, где лес внезапно умирал, сменяясь обугленными стволами и пнями. Она несла куртку и перчатки Джоны, прижимая сверток к груди. Она все еще надеялась отыскать Джону или просто решила доковылять последние сотни метров до дома Берта и Бетти, чтобы там рухнуть? Она и сама не знала. Холод стер все, что в ней было. Она стала пустым местом. Превратилась в зомби, ковыляющего вперед просто потому, что не знает, что еще можно делать.

Фонарик высветил что-то: черную кочку, едва торчащую над снегом.

Зое следовало бы обрадоваться находке, но вместо этого ее затопил ужас. Что бы ни лежало здесь в снегу, оно не шевелилось.

Она не хотела подходить ближе. Не хотела знать, что это.

Она не хотела, чтобы это оказался ее брат.

На следующие пять метров ушло несколько месяцев. И даже когда Зое оставались всего считаные шаги, даже когда свет фонарика упал прямо на это, залив его тошнотворно-желтым светом, она так и не смогла разобрать, что это такое. Ее голова отказывалась понимать, отказывалась регистрировать это.

Она заставила себя подойти. Нависла над этим. Посмотрела вниз. Это было что-то темное и перекрученное. Оно казалось безжизненным и неподвижным. Зоя затаила дыхание и приказала своим глазам присмотреться.

Это оказались собаки.