Что касается иных дел, с которыми мне пришлось в том году разбираться, наиболее важным был вопрос о притязаниях России на право расширить зону своей морской юрисдикции с трех до двенадцати миль. В январе и марте в Думе были представлены законопроекты, запрещавшие иностранным судам ловить рыбу в пределах двенадцати миль от берегов Архангельской губернии и Приамурья. Так как эти требования противоречили всемирно признанной практике и принципам международного законодательства, я получил указания заявить протест. В ответе на этот протест российское правительство заявило, что вопрос о протяженности территориальных вод может регулироваться как договорами между странами, так и международным законодательством, а когда он определяется последними, граница территориальных вод может зависеть от обычаев, прав на рыбную ловлю, уголовного или гражданского законодательства, требований заинтересованных кругов. Так, Россия не связана обязательствами по каким-либо договорам, протяженность ее территориальных вод, с точки зрения международного законодательства, может определяться только дальнобойностью ее береговых орудий, которая составляет двенадцать миль. Она, однако, предлагала передать этот вопрос на рассмотрение третьей мирной конференции, которая должна была состояться Гааге в 1915 году. Выражая желание обсудить на международной конференции закон о протяженности территориальных вод, мы приложили к этому условие, что до тех пор, пока такая конференция не выработает решения, русское правительство не должно чинить препятствий британским судам за пределами существующей трехмильной границы без предварительного соглашения с нами. В разговоре со мной на эту тему Столыпин заявил, что российское правительство не может согласиться на подобные условия, поскольку, по мнению их юристов, в международном праве нет правила, которое запрещало бы России действовать, как она намеревалась. Поэтому единственное, что он мог мне обещать, – это отложить обсуждение данного законопроекта в Думе до осени.

Состоятельность аргументов, выдвинутых российским правительством в поддержку своих требований, была оспорена в ряде нот, в одной из которых указывалось, что в официальной ноте российского правительства, отправленной в октябре 1874 года на имя лорда Лофтуса, признавалось, что три мили – граница морской юрисдикции государства и что вопрос о такой юрисдикции «rentre dans la catègorie de celles, qui dans l’intèrêt des bonnes rèlations internationales, il serait dèsirable de voir règlèes par un commun accord entre les Etats».[59]

В июне законопроект, касавшийся Приамурья, прошел как в Думе, так и в Государственном совете, и Япония сразу же заявила протест против его применения. Но обсуждение законопроекта о рыбной ловле в Архангельской губернии так и не дошло до голосования. Хотя правительство отказалось его отозвать, оно не делало ничего, чтобы ускорить его прохождение, а так как значительное число депутатов не настаивали на мерах, которые могли бы вызвать трения с Великобританией, законопроект в конце концов умер естественной смертью.

В одном из разговоров с председателем Государственного совета, в ходе которого мы обсуждали претензии России на расширение ее территориальных вод, я воспользовался случаем, чтобы настоять на скорейшем рассмотрении двух других нерешенных вопросов. Господин Столыпин воскликнул: «Вы сегодня не в ударе, господин посол! Вы предлагаете мне уже третий неприятный вопрос!» Господин Столыпин был прав. Времена были непростые, и в первый год моей службы в Санкт-Петербурге постоянно возникали неприятные вопросы, о которых я должен был делать представления русскому правительству.

Один из них – довольно типичный – заслуживает отдельного упоминания.