– Наверное, считают ее женской книгой.

– Так и есть, – кивает Хьюик. – Потому-то она мне так нравится. По моему мнению, женщины лучше разбираются в целительстве, чем все ученые в Оксфорде и Кембридже, вместе взятые. Правда, я предпочитаю лишний раз не высказывать свое мнение…

Мысли в голове у Латимера путались; он ловил лишь обрывки фраз. Снова вернулась острая боль; она словно раздирала его пополам. До его слуха долетел чей-то пронзительный крик; не сразу он понял, что кричит он сам. Он виновен и должен умереть… Через какое-то время боль притупилась. Хьюик уже ушел; Латимер понимал, что ненадолго заснул. Долго ли он спал? И вдруг его охватила тревога. Он должен попросить ее о последней милости до того, как лишится дара речи, но как изложишь такую просьбу словами? Сам себе удивляясь, он схватил руку Катерины, крепко сжал ее и, задыхаясь, зашептал:

– Дай мне еще настойки!

– Не могу, Джон, – ответила она. – Я уже дала вам предельную дозу. Еще немного, и…

Ее слова повисли в воздухе.

Он крепче сжал ее запястье и хрипло проговорил:

– Кит, именно этого я и хочу!

Катерина молча посмотрела на него в упор. Латимеру показалось, что он может прочесть ее мысли. Они вертятся у нее в голове, словно детали часового механизма. Наверное, она ищет в Библии подходящее оправдание для себя. Как примирить душу с поступком, за который ее могут повесить? А ведь будь он фазаном, которого на охоте принесла собака, она бы, не раздумывая, свернула ему шею из сострадания!

– То, о чем вы меня просите, навлечет проклятие на нас обоих, – прошептала она.

– Знаю, – ответил он.

Глава 1

Дворец Уайтхолл, Лондон, март 1543 г.

Недавно прошел снег, и крытые башенки дворца Уайтхолл сливаются с бурым небом. Внутренний двор по щиколотку утопал в слякоти; несмотря на то что во дворе между булыжниками проложили нечто похожее на тропинки, посыпанные стружкой, легкие туфли быстро промокли, а подолы юбок липли к ногам. Катерина дрожала, глядя, как конюх помогает Мег спешиться, и плотнее куталась в толстый плащ.

– Приехали, – бодро сказала она, хотя не испытывала никакой радости, и протянула Мег руку.

Падчерица раскраснелась от холода и быстрой езды. Нежный румянец окрасил ее щеки, круглые карие глаза кажутся ясными, почти прозрачными. Она немного испугана и похожа на хорошенького лесного зверька. Катерина понимала, каких усилий стоит Мег удерживаться от слез. Она тяжело перенесла смерть отца.

– Пойдем скорее в тепло! – сказала Катерина.

Два конюха уже расседлали лошадей и сноровисто обтирали им бока пучками соломы, добродушно подшучивая друг над другом. Серый мерин Катерины по кличке Кубок вскинул голову; зазвенела сбруя. Он фыркнул, испуская струйки пара, словно дракон.

– Успокойся, малыш, – увещевала его Катерина, беря под уздцы и гладя по бархатному носу. Мерин тыкался мордой ей в шею. – Его нужно напоить, – обратилась она к конюху, передавая ему повод. – Вас, кажется, зовут Рейф?

– Да, миледи, – отвечает молодой парень. – Я помню Кубка; я делал ему припарки. – Конюх смущенно покраснел; он еще не привык беседовать со знатными особами, за чьими лошадьми он ходит.

– Да, он хромал. Вы хорошо его полечили.

Конюх расплылся в улыбке:

– Благодарю вас, миледи!

– Это мне нужно вас благодарить, – возразила Катерина и отвернулась.

Рейф повел мерина к конюшне. Она сжала руку падчерицы, и они направились к парадному входу.