Он жил в стороне от мира, занимался непонятными делами, записывал что-то в тетради, перебирал неведомые коробки и чемоданы, словно готовясь в любой момент взять свой огромный багаж и уехать. Почему его жизнь стала такой? Я отодвинул занавеску и увидел в окно, как он собирает последние осенние овощи в огороде, располагавшемся на узкой полоске между домом и рекой. Несколько часов в день он охотился в лесу, а потом возвращался с кроликом или с птицей, которую волокли собаки.

Стоя у камина, я заметил на одном из столбов, подпиравших потолок, маленькую рамочку. Балансируя, как эквилибрист, чтобы поменьше наступать на больную ногу, я подошел поближе и разглядел старую черно-белую фотографию. На ней был снят кусочек тротуара и огромная витрина магазина. Снаружи шел снег, дверь была приоткрыта, и внутри стояли мужчина и женщина, наверное, владельцы лавки. На витрине красовалось восемь букв, блестящих, словно на вывеске ювелира:

СЛАДОСТИ

А над этим словом:

Дом П.

Лавочка «Дом П.» казалась простой и изысканной. На тротуаре в снегу стояли три коробки, готовые к доставке. В правом нижнем углу фотографии кто-то написал:

Скоро Рождество!

Дела идут прекрасно.

У нас всё хорошо. Береги себя!

Не трать силы понапрасну.

Я также разобрал дату, неловко выведенную уже другой рукой: 1941.

Эта фотография довершила в моем сознании образ хозяина дома. Тот, кто вешает на стену фотографию магазина сладостей, не может быть совсем уж плохим. Еще мне понравилась надпись.

Это была частичка другого мира, в котором люди общались, обменивались новостями. Фотография «Дома П.» меня очень порадовала, немного смягчив напряжение, вызванное таинственностью дома, в котором я провел уже три дня.

– Ты ходишь?

Я не слышал, как скрипнула лестница. Хозяин стоял у камина и смотрел на меня.

Указав на фотографию, я спросил:

– Это была ваша семья?

– В какой-то степени.

Я почувствовал, что могу разговорить его, и попробовал воспользоваться этим.

– А что в чемоданах?

– Подойди. Хочу посмотреть, как ты ходишь.

Я сделал несколько шагов в сторону камина. Хозяин дома почти улыбался.

– Видишь ли, она не последняя, из-за кого ты будешь бегать по лесам.

– Кто?

Я посмотрел на него в недоумении. Он подтолкнул меня в старое кресло, куда я мягко приземлился. Мой вид, кажется, позабавил его.

– О чем вы?

– Да так.

Он присел на корточки перед камином. В такой позе он обычно готовил. Дважды в день он подавал мне еду, подобно кузнецу извлекая свои творения из огня. Но в этот вечер он не запекал принесенную с охоты птицу, начиненную каштанами, а только смотрел на угли неподвижным взглядом.

– Неужели я рассказывал вам о ней? – спросил я.

Он попытался сменить тему:

– Ничего здесь не трогай, хорошо? Не открывай чемоданы.

– Я рассказывал?

– Это необязательно.

– То есть вы и так знаете?

– Ничего я не знаю, – ответил он. – Просто вижу, в каком ты состоянии.

Он помешал угли и добавил:

– Я всё понимаю. Я однажды выпрыгнул из поезда. Это не так больно.

Я не очень понимал, о чем он, но его слова тронули меня. Да-да, в тот момент, когда я бросил велосипед в траве, чтобы бежать через лес, я чувствовал себя так, словно спрыгнул с поезда. Встреча с ней – прожгла меня насквозь, разлука – ранила навылет. Как разрывная пуля.

Несколько дней назад я пережил любовную катастрофу, и земля, казалось, всё еще дрожит у меня под ногами.

– Я не знаю даже ее имени, – объяснил я. – Она мне ничего не оставила. Вам этого не понять. Никому не понять.

Он не шелохнулся. Я открыл ему то, чего не смог бы поведать ни лучшему другу, ни братьям. И хотя я не видел его лица, мне было ясно: эта боль ему знакома, она пронзила насквозь и его жизнь.