Кейт и Дэвид прибывают как раз к самому началу. Она хотела приехать прямо из аэропорта, но, как только увидела Дэвида, забыла о времени. Немножко даже глупо: они встречаются уже пять лет, а не виделись всего несколько дней. Но еще с прошлого вечера Кейт овладело странное волнение. Хороший шекспировский спектакль, как известно, обладает эффектом афродизиака. И, когда Дэвид приземлился, Кейт тут же увезла его в свой отель. Потом они уснули, а на пути к парку еще и потерялись (надо заметить, Амстердам по своему строению напоминает мышиный лабиринт, хотя и очень симпатичный), и вот наконец они в парке.

Надеюсь, я не перехвалила Уиллема, думает Кейт, как только гаснет свет. По сути, она ведь пообещала взять его в свою труппу, хотя видела одно лишь вчерашнее представление с ним. Дэвид должен согласиться. Она уверена, что он согласится. Уиллем и правда хорош. Но сейчас она нервничает. Они и раньше предлагали стипендии иностранцам, но с осторожностью, так как с визами и документами для вступления в гильдию актеров такая морока.

На сцену выходит Уиллем.

– Насколько я помню… – начинает он в образе Орландо.

Кейт вздыхает с облегчением. Нет, она его не перехвалила.

Спектакль идет даже лучше, чем вчера. Больше нет никаких барьеров. Нет иллюзий. На этот раз актеры точно знают, к кому обращаются.

– Мне хотелось бы поделиться той небольшой силой, которой я обладаю, с вами.

Она – заботливая девушка из горной деревни, и она говорит:

– Что бы вы сказали мне теперь, если б вашей настоящей Розалиндой была я?

Больше никакого притворства. Потому что он знает правду. И знает она.

– Прекрасная молодая особа, как бы я хотел убедить весь мир, что люблю вас.

Она верит ему. Они оба верят.

– Я бы прежде поцеловал вас, чем заговорил.

Эта строчка – поцелуй. Их поцелуй.

– Вечно и один день.

Вечно и один день.

– Черт побери, – выдает Дэвид, когда пьеса закончена.

Кейт думает: Вот, говорила же я тебе, но ничего не произносит.

– И это тот человек, который путешествовал автостопом по Мексике и которого ты подвезла?

– Говорю тебе, он не путешествовал автостопом.

Дэвид уже несколько месяцев достает ее своей ревностью: она подвезла совершенно незнакомого мужчину. Кейт снова напоминает ему, что когда-то все люди были друг для друга незнакомцами.

– Даже ты когда-то был для меня незнакомцем, – утешает его она.

– Да будь он хоть орангутангом-инвалидом, – говорит Дэвид. – Он восхитителен.

Кейт улыбается. Ей нравится многое, но особенно она любит оказываться правой.

– И он хочет получить стипендию? – уточняет Дэвид.

– Да, – отвечает Кейт.

– Но долго прятать его от публики у нас не получится, – улыбается Дэвид.

– Я знаю. И все же он совсем новичок. Если его хорошенько вымуштровать, будет только лучше. А уж потом разберемся с гильдией и всем прочим, – добавляет Кейт.

– А он точно голландец? – спрашивает Дэвид. – Говорил вообще без акцента.

Он на секунду замолкает, а потом тихо произносит:

– Только послушай. Они все еще хлопают.

– Завидуешь? – дразнит его Кейт.

– А стоит? – подмигивает ей Дэвид.

– Этот парень безнадежно влюблен в американку, с которой встретился и которую потерял в Париже. А я, например, безнадежно влюблена в одного незнакомца, которого нашла пять лет назад, – улыбается Кейт.

Дэвид целует ее.

– Тебе правда так нужно улетать сегодня вечером? – спрашивает Кейт. – Можем пойти немного поотмечать триумф Уиллема, а потом вернуться в номер и устроить тамошнему дивану очередное испытание на прочность.

– Всего одно? – спрашивает Дэвид.

Они снова целуются.

А публика все еще неистовствует.