Роза, как и все парижанки, владела искусством устроиться мило и уютно везде. Уже через минуту стол был накрыт. Конечно, все соответствовало окружающей обстановке конуры. Вместо скатерти – какой-то обрывок ткани, подносы заменяли листочки бумаги. Жаркий огонь уже пылал в печурке. Две стеариновые свечи уже красовались в старом подсвечнике, каким-то чудом уцелевшем. Пламя свечей весело освещало каморку и расположившуюся в ней группу. В двадцать лет человек легко утешается. И эта неожиданная картина как-то развеселила Поля. Он усилием воли отогнал темные подозрения, мрачные предчувствия.

– За стол! – воскликнул он, – вот, наконец, мы и с обедом, хотя еще и не завтракали! Ну, Роза, занимай же свое место хозяйки! А вы, дорогой сосед, надеюсь, окажете нам честь разделить с нами трапезу?

Но дядя Тантен все же отказался.

– Мне необходимо сегодня вечером повидать Маскаро, чтобы предупредить о вашем приходе.

Роза не слишком горевала по этому поводу. Этот старик вызывал в ней отвращение, хотя она и должна была быть ему благодарной. К тому же она инстинктивно чувствовала, что старик давно следит за нею и угадывает ее сокровенные помыслы.

– До свидания, – сказал Тантен, – желаю вам хорошего аппетита.

Захлопнув дверь убогого чердака, старик, однако, не торопился спускаться по лестнице. Опершись о косяк, он прислушивался к голосам молодых голубков. И впрямь, почему бы им не веселиться?

После всех пережитых мучений Поль, казалось, ожил: в кармане у него теперь лежал адрес человека, который мог помочь ему сделать карьеру, у них появились деньги, а с ними – надежда на будущее.

Что же касается Розы, ее очень смешил этот старик, которого она считала большим дураком, пожертвовавшим для них такую сумму.

– Воркуйте и веселитесь, мои голубки, – бормотал в это время за дверью старик, – сегодня, может быть, вам придется в последний раз быть вместе…

Вымолвив эти слова, дядюшка Тантен ощупью спустился по шаткой лестнице, которую жадная Лупиас освещала лишь по воскресеньям. Спустившись, он отправился, прежде всего к хозяйке дома, которая готовила в это время обед на очаге. Войдя, он робко и почтительно поклонился, заискивающе улыбаясь.

– Я пришел рассчитаться с вами, сударыня, – произнес он и положил деньги на край комода. В то время, когда хозяйка писала ему расписку о получении квартирной платы, он рассказывал ей о неожиданном, довольно приличном наследстве, которое должен был вскоре получить. И в доказательство показал ей несколько банковских билетов.

Банкноты эти произвели на мадам Лупиас такое сильное впечатление, что она превратилась в саму любезность, бросившись учтиво провожать старика, держа в одной руке лампу, а другой, подавая ему его грязную фуражку.

Выйдя на улицу, старик поспешил во фруктовую лавку, что помещалась на углу улиц Пети-Пон и Бушери. Хозяин лавки, торговавший дешевыми винами, по девять су за литр, был хорошо известен местным беднякам.

Это был маленький, толстенький, короткорукий, вечно красный, поминутно раздражавшийся и непременно желавший показать себя очень важным, человечек. Он был вдов, носил баки на английский манер, числился сержантом национальной гвардии и носил фамилию Мелюзен. Зимой в бедных кварталах Парижа пять часов – самое жаркое время торговли для лавочников. Рабочие возвращаются из своих мастерских, а женщины после дневной работы спешат приготовить что-нибудь поесть к вечеру. Господин Мелюзен был так занят торговлей, при этом непрерывно наблюдая за своими мальчишками-посыльными, что не заметил даже, как в лавку вошел старик Тантен.

– Месье Мелюзен, – громко обратился старик к хозяину лавки.

Оставив свои дела, лавочник направился к дядюшке Тантену. И тот начал с вопроса, не приходила ли сюда несколько минут назад красивая девушка менять банковский билет в пятьсот франков.

– Совершенно верно, месье, но откуда вам это известно? – поинтересовался лавочник.