– Просто кроме тебя мы сегодня никого не ждали. Вас тут теперь не так много, как раньше. Либо двери стали попадаться реже, либо вы стали чаще оставаться там. А теперь постой минутку тихонько, дай мне тебя рассмотреть. – Элеанор спустилась с последних трех ступенек, остановилась перед Нэнси и с минуту пристально вглядывалась в нее, а потом обошла вокруг. – Хм. Высокая, худая, очень бледная. Ты наверняка была где-то, где нет солнца – но вампиров, пожалуй, тоже нет, судя по твоей шее. Джек и Джилл будут очень рады. Их уже утомило вечное солнце и милые люди со всех сторон.

– Вампиров? – безучастно переспросила Нэнси. – Их вообще не бывает в реальности.

– Да тут и нет никакой реальности, моя хорошая. Все нереально. И этот дом, и этот разговор, и эти твои ботинки – кстати, они уже несколько лет как вышли из моды, имей в виду, если хочешь снова вписаться в современный стиль. А если не хочешь расставаться с недавним прошлым – к траурному костюму они тоже не очень-то подходят. И ты, и я – нереальны. Реальность – бранное слово, и я буду тебе благодарна, если ты постараешься употреблять его как можно реже, пока живешь под моей крышей. – Элеанор снова остановилась перед Нэнси. – Волосы тебя выдают, вот что. Где ты была – в Подземном царстве или в Царстве теней? Ясно, что не в Загробном мире. Оттуда не возвращаются.

Нэнси уставилась на нее, беззвучно шевеля губами – голос куда-то пропал. Старуха произнесла эти слова – жестокие, невозможные слова – таким будничным тоном, словно спрашивала о каких-нибудь пустяках, вроде графика прививок.

Лицо Элеанор изменилось – на нем появилось мягкое, извиняющееся выражение.

– Ох, вижу, я тебя расстроила. Со мной это бывает, к сожалению. Видишь ли, я ведь была в мире Абсурда. Шесть раз переходила туда-сюда, пока мне не исполнилось шестнадцать, а потом, когда уже не могла туда попасть, так и не научилась как следует держать язык за зубами. Ты, должно быть, устала с дороги, и тебе любопытно узнать, что будет дальше. Верно? Я покажу тебе твою комнату, как только разберусь с твоими координатами. Видишь ли, в таких вопросах, как выбор комнаты, это очень важно. Нельзя селить путешественницу из мира Абсурда вместе с той, что пришла из мира Логики, если не хочешь потом объясняться с местной полицией по поводу увеличения насилия в школе. Полицейские к нам иногда заглядывают, хотя обычно нам удается не привлекать их внимания. Нам важно, чтобы школа не потеряла аккредитацию, хотя, я бы сказала, у нас тут не столько школа, сколько что-то вроде реформаториума. Хорошее слово, правда? Реформаториум. Звучит так солидно, а на самом деле ровно ничего не значит.

– Я ничего не понимаю из того, что вы говорите, – сказала Нэнси. Она тут же устыдилась своего голоса: не голос, а какой-то мышиный писк. И в то же время она была рада, что смогла хоть что-то выговорить.

Лицо Элеанор стало еще мягче.

– Тебе больше не нужно притворяться, Нэнси. Я знаю, что ты пережила – знаю, откуда ты. Я сама когда-то, давным-давно, переживала нечто похожее, когда возвращалась из своих путешествий. Это не то место, где нужно лгать и притворяться, что у тебя все хорошо. Мы и так знаем, что все плохо. Иначе бы ты здесь не оказалась. Итак, где ты была?

– Я не…

– Забудь пока такие слова, как Абсурд и Логика. С этим позже разберемся. Просто отвечай. Где ты была?

– Я была в Чертогах мертвых. – От того, что эти слова прозвучали вслух, Нэнси испытала какое-то почти болезненное облегчение. Она снова замерла, уставившись в пространство, словно видела свой голос, плывущий в воздухе – сверкающий, темно-гранатовый, безупречно прекрасный. Потом сглотнула, так и не сумев прогнать сухость в горле, и сказала:

– Это было… Я искала ведро в подвале, у нас дома, и наткнулась на эту дверь, которой раньше никогда не видела. Я открыла ее и оказалась в роще гранатовых деревьев. Я подумала, что, наверное, упала и ударилась головой. И пошла дальше, потому что… потому что…