Поэтому я пообещал себе прожить наступающий год так, как будто это действительно последний год моей жизни. Чтобы научиться умиранию, научиться по-настоящему жить. Изучить свой ужас перед жизнью и смертью, своё сопротивление им. Чтобы окончательно родиться до того, как умру. Исследовать ту часть себя, которая отказывается до конца родиться, будто одной ногой всё ещё не покинув утробу. Чтобы начался процесс исцеления, который я так часто наблюдал у людей во время смертельной болезни, в форме чудесного раскрытия. Чтобы, наконец, встать на землю обеими ногами. Жить сострадательно и осознанно, принимая последствия любви или её нехватку. Исследовать основу, почву бытия, из которой рождается это недолговечное тело и вечно меняющийся ум. Чтобы пробиться сквозь годы непонимания и беспамятства. Изучить, что во мне держится за страдание, и раскрыть свою суть, которая останется незатронутой даже в смерти.

В Индии, когда человек умирает, семья усопшего с песнями сопровождает тело на носилках от дома к месту ритуального сожжения. Носилки поддерживают тело, как песня поддерживает душу. На полпути к месту кремации процессия приостанавливается, и носилки поворачиваются так, чтобы голова умершего указывала не на дом, который он покинул, но на «дом», к которому он направляется. Точно так же я ощутил под своим телом доску, на которой меня несут, и песню, ободряющую мой дух. Было ясно, что настало время приостановить похоронную процессию и повернуть мой труп в сторону безвременного настоящего, в котором моё рождение присутствует одновременно с моей смертью. Настало время сесть рядом с собственным трупом, объятым священным огнём, и спеть песню, которая освободит безграничное сердце из тесной клети этой жизни. Было самое время прожить один год по-настоящему.

Говорят, что если вы по-настоящему живёте до момента своей смерти, вы, скорее всего, будете по-настоящему жить и после. Также говорят, что люди, считающие себя «духовными», хотят, чтобы их эго побывало на своих собственных похоронах. Так что нельзя забывать о подобных романтических представлениях в ходе этого эксперимента длиною в год, связанного с жизнью/смертью, дабы не застрять в яме самовозвеличивания, исполненного жалости к себе. Нужно помнить, что год спустя исчезнет не наша настоящая сущность, но способность физически взаимодействовать с людьми, которых мы любим и ценим.

Могло показаться, что благодаря своей многолетней работе с умирающими людьми я должен был полностью подготовиться к смерти, тем более что я также являюсь преподавателем буддийской медитации. Однако в ходе моего годового эксперимента я осознал, что всё, что я понимал о смерти, может быть пережито на ещё более глубоком уровне. Стало ясно, что хотя я изучал страх смерти, в первую очередь нужно было изучить именно страх жизни. Безусловно, при благоприятных обстоятельствах я, вероятно, смог бы отпустить себя в смерть без особого сопротивления и с относительно открытым сердцем. Но я бы умирал с чувством неисцелённости и незавершённости определённых моментов моей жизни, которыми мог управлять благодаря духовной практике, но с которыми не сумел полностью разобраться – такие качества, как честолюбие, неверие, не получившие прощения действия, продиктованные недостаточной уверенностью в себе, первичные цепляния за собственное страдание и отождествление с ним.