Это не так. Он был, в худшем случае, немного утомительным, но Ретт, похоже, испытывал облегчение, когда Перл жаловалась на работу, и жаждал услышать о тайных странностях людей, оцененных Apricity. У компании была строгая политика конфиденциальности данных клиентов, созданная самим Брэдли Скруллом. Так что технически, по контракту, Перл не должна была говорить о своих сеансах Apricity вне офиса, и, конечно же, обсуждение многих из них не очень-то подходило для беседы подростка и его матери. Однако Перл пренебрегла всеми подобными ограничениями в тот момент, когда поняла, что печаль других людей служила бальзамом для невероятного и необъяснимого страдания ее собственного сына. Поэтому она рассказала Ретту о мужчине, которого сегодня даже не возмутило предложение обменять свою жену на проституток, и о женщине, которая кричала на нее из-за простого предложения исследовать религию. Но Перл не рассказала ему об ампутированном пальце мистера Уокслера, опасаясь, что Ретту придет в голову идея отрезать кусочки от себя. Что же он весит этот палец, несколько унций?

Когда Перл раскрывала секреты офисных работников, Ретт улыбался. Это была потрясающая, принадлежавшая только ему улыбка. Когда он был маленьким, он улыбался широко и часто, и сквозь промежутки его детских зубов исходил яркий свет. Нет. Это преувеличение. Перл просто казалось, что улыбка ее маленького мальчика сверкает как брильянт. «Мофф», – называл он ее, и когда она указывала на себя и исправляла: «Мама?», он повторял: «Мофф». Он довольно уверенно называл Эллиота типичным «папа», но «Мофф» для Перл осталось. И она думала радостно, глупо, что любовь ее сына к ней настолько сильна, что он почувствовал необходимость выдумать совершенно новое слово, чтобы выразить это.

Перл приготовила для Ретта ужин, отмерив порцию мелкого белкового порошка и смешав его с вязким питательным коктейлем. Сын называл эти коктейли «слизью». Несмотря на это, он пил их, как и обещал, три раза в день, по уговору с врачами в клинике. Его освобождение зависело от этого и других уговоров – никаких чрезмерных нагрузок, никаких мочегонных средств, никакой искусственно вызванной рвоты.

– Полагаю, я должна принять тот факт, что люди не всегда будут делать то, что лучше для них, – сказала Перл, имея в виду женщину, которая кричала на нее. Но, только поставив коктейль перед своим сыном, она поняла, что этот комментарий может быть принят им на свой счет.

Если Ретт и почувствовал укол, то не подал виду. Он просто наклонился вперед и сделал небольшой глоток своей слизи. Как-то раз Перл сама попробовала питательный коктейль; вкус его был зернистым и ложно сладким, напоминавшим сахарную пасту. Как он мог выбрать такое питание? Перл пыталась соблазнить Ретта прекрасными продуктами, купленными на фермерских рынках в центре города и в местных булочных за углом, щедро раскладывая их на кухонном столе, – сочный виноград, органическое, густое коровье молоко, круассаны, лопающиеся от масла. На них Ретт смотрел, как на настоящую слизь.

Перл много раз пыталась рассказать сыну, что, когда она была в его возрасте, эта «болезнь» была недугом девочек-подростков, которые читали слишком много модных журналов. Ей хотелось кричать: «Почему?» Почему он настаивал на этом? Это была неразрешимая загадка, потому что даже после долгих часов традиционной терапии Ретт отказался сесть перед Apricity. Она попросила его об этом только один раз, но это привело к ужасному, наихудшему противостоянию между ними.

– Ты снова хочешь что-то в меня впихнуть? – закричал он.