Неуверенным движением Аделин д’Эстревер вытащил шпагу и отбросил свой плащ, тяжело скользнувший на землю. Несмотря на то что это зимнее утро выдалось холодным, он был весь покрыт по́том. Внезапно бальи бросился вперед, размахивая шпагой. Ардуин ловко отпрыгнул в сторону и повернулся. Острие его шпаги устремилось к противнику. Оглушительно взвыв, бальи схватился за лицо и принялся его ощупывать. Его лицо было теперь по диагонали перечеркнуто длинной царапиной от виска до нижней челюсти. В полном замешательстве он смотрел, как вниз стекает кровь, окрашивая тончайший шафрановый шелк его камзола.

– На щеках обычно очень нежная кожа, – бесстрастно заметил Ардуин, снова нанося удар.

Лезвие проткнуло насквозь левое колено д’Эстревера, точно под коленной чашечкой, исторгнув из груди раненого крик боли. Прихрамывая, бальи отступил, опуская шпагу.

– Больно, не правда ли? – весело поинтересовался Ардуин.

– Сжальтесь, мессир! Я взываю к вашему милосердию!

– И чьим же, интересно, именем? – притворно удивился палач. – Бога, над которым ты надругался? Ты просто жалкий ничтожный шут!

В два прыжка Ардуин снова оказался рядом с ним, и острие его шпаги прочертило кровавую линию сверху вниз на шее бальи, тщательно избегая артерий.

Аделин д’Эстревер выпустил из рук шпагу и, рыдая, осел на землю. По его бедрам обильно текла кровь.

– Сжальтесь… сжальтесь… ради любви…

– Замолчи! – повелительно прервал его Ардуин. – У тебя больше нет права произносить это святое имя и еще меньше права взывать к его любви. Презренный ничтожный трус!

– Я раскаиваюсь, рас… каиваюсь, клянусь вам, – прерывистым умоляющим голосом произнес старший бальи, молитвенно сложив руки.

– Твои клятвы достойны только насмешки! А знаешь, в чем сейчас главное отличие между нами? Ты делаешь то, что можешь, а я делаю то, что должен.

Ардуин вложил шпагу в ножны и вынул длинный острый кинжал. Он зашел за спину д’Эстреверу и резким грубым движением задрал его голову к небу. Мэтр Высокое Правосудие тут же ощутил в воздухе легкое неуловимое движение, будто рядом с ним парил в воздухе кто-то невидимый, неразличимый простым глазом. Старший бальи шпаги жалобно застонал:

– Нет… нет…

– Тсс, еще несколько минут. Подумай об убитых детях. Подумай о них!

Кровь хлынула из четкого прямого разреза, который пересек горло бальи. Ардуин поднял голову к небу, закрыв глаза и обращаясь с безмолвной молитвой к душам маленьких мучеников.

Справедливость наконец восторжествовала. Теперь они могут покоиться в мире.

* * *

Ардуин Венель-младший отпустил лоб мертвеца, когда ощутил, что тело того отяжелело и стало заваливаться вперед.

Он перевернул бездыханное тело, стащил с него сапоги и кольца, разрезал шнурки висевшего на поясе кошеля и подобрал валяющиеся неподалеку шпагу и плащ, подбитый собольим мехом. Все это он бросил на дорогу на счастье тем, кто возьмет себе такую неожиданную богатую добычу.

Тихий нежный свист. Фринган рысью устремился навстречу своему хозяину.

Венель-младший спешил убраться отсюда, покинуть этот лес, поскорее забыть этот окровавленный труп, вид которого волновал его меньше всего на свете. Негодяй, обвинить которого ни у кого не было ни силы, ни желания, заплатил сполна. Во всяком случае, Ардуин думал только об одном – о невероятном чудесном возвращении Мари де Сальвен.

Мари де Сальвен – невинный агнец, которого он сам толкнул к костру правосудия. Та, что заняла место в его сердце и душе, незримо появляясь рядом с ним днями и ночами. Мари де Сальвен, которую он снова увидел живой, тащили за собой двое вооруженных всадников, людей бальи Ножан-ле-Ротру. Мари, связанная, обвиненная неизвестно в чем…

– Молодая баронесса де Вигонрен, бесчестная отравительница, которая едва не довела до смерти своего сына, – сказала ему тогда трактирщица в «Напыщенном кролике», где Ардуин остановился во время своего пребывания в Ножан-ле-Ротру.