– Он интересный факт просил, дубина! – гаркнула на него мама. – Это я ему сказала к тебе пойти! Неудивительно, что у мальчика проблемы в школе, у него же отец придурок!

– На самом деле, миссис Филлипс, – вмешалась учительница, – в первый день школы он рассказал классу, что это вы поведали ему, почему назвали его Карсоном, – потому что по телевизору показывали шоу Джонни Карсона как раз когда вы его, кгхм… делали.

Я впервые увидел, как мама громко и судорожно сглотнула.

– Ох, – сказала она. – Что ж, пожалуй, тут и впрямь моя промашка.

Именно тогда мои родители в последний раз появились на людях вместе. Как вы, вероятно, уже догадались, я еще и из тех ребят‑циников, у которых нет нормальной семьи.

Только в десять лет, увидев, как общаются между собой чужие родители, я понял, что люди, оказывается, женятся по доброй воле, потому что друг друга любят. Мне всегда казалось, что это скорее такой закон – присылают тебе по почте конвертик, а в нем написано, когда, где и с кем тебе положено размножаться.

Любви у Нила с Шерил Филлипс было, как у кальмара с китом. Но те хоть делили целый океан, а мои родители – только дом в пригороде с тремя спальнями и двумя ванными.

Не сомневаюсь, что на свадьбе у них все было как‑то так:

«Нил и Шерил, берете ли вы этого человека в совершенно не подходящие вам супруги, клянетесь ли всегда ругаться и спорить, в горе и в радости, но в основном в горе, в гневе и в безысходности, у психологов и терапевтов, обещаете ли бесить, а потом и ненавидеть друг друга отныне и пока вас не разлучит смерть, которая по вашей же милости и случится?».

Когда‑то они, может, и любили друг друга или хотя бы так думали. Но в Кловере в определенном возрасте просто больше ничего не остается, кроме как жениться и завести детей. Идея, может, была и не очень, но от моих родителей ожидали именно этого, и они прогнулись под общество.

Мама, как могла, старалась все наладить между ними. Семейная жизнь моих родителей ездила по одним и тем же рельсам: папа недоволен, мама пытается исправить положение, папа все еще недоволен, маме надоедает пытаться, доходит до скандала – и все заново.

К несчастью, папа и не хотел, чтобы все наладилось, он хотел поскорее сбежать, как только будет возможность.

В конце концов мама уволилась с должности администратора медкабинета, потому что папа, цитирую: «Задолбался забирать Карсона из этой гребаной школы». Не то чтобы в риелторском агентстве ему приходилось работать допоздна, просто папа старательно уворачивался от всех своих отеческих обязанностей, как священник в борделе. (Извините уж, я просто невероятно доволен этим сравнением.)

Клянусь, иногда мне до сих пор слышится, как они собачатся на кухне. То полсотни баксов со счета испарились, то грязная тарелка в раковине валяется, – с девяти до десяти вечера они ругались, как по графику. Что ж, хоть какая‑то стабильность была в моем детстве.

Наши соседи каждый вечер за ними подглядывали через забор. Я как‑то попробовал продать им попкорн, но они отказались.

Шло время, Титаник нашей семьи продолжал тонуть. Но по какой‑то извращенной причине я даже рад, что так вышло. В отчаянной попытке спастись я пришел к величайшему открытию в жизни – к словам. Я восхищался словами. Их было так много! Можно было рассказать историю, написать, как прошел мой день и как мне хотелось бы, чтобы он прошел… Безграничные возможности!

Каждый раз, заслышав, что родители опять за свое, я доставал карандаш и блокнот и ехал в город. И все вокруг мгновенно превращалось в белый шум, и меня больше ничего уже не волновало. Вот так я сохранял здравый смысл в этом дурдоме.

До апогея история с родителями дошла, когда умер дедушка, мамин отец. Бабушка переехала к нам жить на год, и ей поставили диагноз «болезнь Альцгеймера».