Такси отсюда кажутся желтыми муравьями, затерявшимися в расчерченном на квадраты лабиринте. Башни-близнецы, возведенные под руководством семейства Рокфеллеров и портовых властей Нью-Йорка, придумал архитектор Минору Ямасаки (1912–1982), совладелец фирмы «Эмери Рот и сыновья». Две 110-этажные башни, со стальным каркасом и бетонным ядром жесткости. Каждая площадью 406 000 м². В каждой 21 800 окон и 104 лифта. 2700 м² офисов на каждом этаже. Я все это знаю, потому что немного этим занимаюсь. Металлические связи представляют собой решетку с треугольными ячейками: база 16,5 м; вершина 5,2 м; усиление каркаса 192 м, двойные перегородки толщиной от 91 до 19,7 см, вес 290 000 тонн (из них 12 127 тонн бетона). Стоимость – 400 миллионов долларов. Премия за технологические инновации Национального музея строительства. Жаль только, что я не архитектор, а всего лишь агент по торговле недвижимостью. 250 000 банок краски в год на косметический ремонт. 49 000 тонн оборудования для кондиционеров. Каждый год ВТЦ посещают более двух миллионов туристов. Строительство комплекса началось в 1966 году и продолжалось больше десяти лет. Злые языки сразу окрестили его «кубиками лего» или «Дэвид и Нельсон»[10]. А я отношусь к башням-близнецам вполне хорошо; мне нравится, когда в них отражаются облака. Но сегодня небо безоблачное. Сыновья уплетают оладьи с кленовым сиропом и отнимают друг у друга масло. Мне бы хотелось иметь девочку, посмотреть, что такое спокойный ребенок, который не находится в состоянии перманентной борьбы со всем остальным миром. Из кондиционеров тянет ледяным воздухом. Никогда к этому не привыкну. В столице мира, в ресторане «Windows on the World», VIP-клиенты могут созерцать вершину западной цивилизации, но мерзнут, как последние цуцики. Вентиляция создает непрерывный шумовой фон, этакую плотную звуковую завесу, гудящую, словно приглушенный двигатель самолета; по-моему, это отсутствие тишины утомительно. У нас в Техасе любят дохнуть от жары. Мы привыкли. Моя семья – потомки второго президента Соединенных Штатов, Джона Адамса. У Йорстонов есть прародитель по имени Уильям Харбен, правнук составителя Декларации независимости. Поэтому я член ассоциации «Сыновья Американской революции» («Sons of the American Revolution», сокращенно SAR, как «Его Королевское Величество», «Son Altesse Royale»). Учтите: у нас в Америке тоже есть своя аристократия. И я к ней принадлежу. Мое семейство нищее, но я аристократ. Многие американцы хвастают родством с кем-нибудь из «подписантов» Декларации независимости. Вещь совершенно бесполезная, но придает уверенности. Нет, господин Фолкнер, на Юге Соединенных Штатов живут не только буйные и умственно отсталые алкоголики. Приезжая в Нью-Йорк, я нарочно говорю с техасским акцентом. «Yeap!» вместо «Ya». Я такой же сноб, как и истинные европейские вырожденцы. Мы их тут зовем «евротрэш», «евромусор», всех этих галантных юношей из ночного клуба «В баре», франтоватых декадентов, что царят в картотеке Марка де Гонто-Бирона и фотографиях в «Пейпер мэгэзин». Мы плевать на них хотели, но и у нас есть свои, свой… Американский мусор? Я типичный «краснорожий»[11], член Американской мусорной корзины. Но моя фамилия не так известна, как Гетти, Гуггенхайм или Карнеги, потому что мои предки все растратили, вместо того чтобы оплачивать музеи во славу своего имени.

Прилепившись носами к стеклу, дети играют в страшилки.

– Ему даже слабо́ посмотреть вниз, когда руки за спиной!

– Oh my Gosh! Freaky![12]

– Мокрая курица! Ты просто трус!