– А почему бы и нет? У нас в окрестностях раньше частенько находили курганы и селища, стоянки древних людей. За Лисановкой, в Марфино… Тут кипела жизнь. А однажды, когда хлебозавод в 60-е строили, копали фундамент и там нашли захоронение с мечом и чашей. Воин, видимо. То, что чаша слеплена была небрежно, говорит о спешке. Своего так не похоронили бы, значит – чужак. А дальше…

– А дальше ты все придумал.

– Правду об этом воине мы не узнаем в любом случае. Захоронение быстренько сровняли с землей и продолжили строить хлебозавод.

Костя невесело усмехнулся и цокнул языком:

– А ты говоришь – песни… Какое кому дело до песен, когда не хранят и кости?

Катя медленно опустилась на спину, устроившись на песке рядом с ним. Они вдвоем глядели в светлеющее небо. Их плечи случайно соприкоснулись. Катя почувствовала жар, идущий от его сухой кожи. От этого прикосновения она покрылась мурашками под своим легким батистовым сарафаном.

Они очнулись от самого утреннего из всех звуков, бодрого петушиного крика. Ночная пелена спала, и оказалось, что уже рассвело, от воды тянет свежестью, которая исчезнет с первыми лучами июльского солнца. Птицы сменили томные напевы на звонкое чириканье. И наперекор утреннему пробуждению природы на Катю наплыла дремота. В теле, в каждой косточке, почувствовалась ломотная усталость.

– Ты спишь совсем. Пойдем, – Костя опять сжал ее руку. Они встали, наспех отряхивая мелкий песок.

Как не хотелось расставаться! Всю дорогу до калитки Катя поглядывала на своего спутника, стараясь разобрать в его чертах хоть намек на такие же переживания. Но Костя был спокоен и умиротворен. Может быть, эта долгая прогулка не произвела на него впечатления? Или он сотню раз водил девушек на берег и заучил эту сказку про воина, чтобы впечатлить их? Катя не хотела признавать, что вообще-то такие разговоры не свойственны ее знакомым парням. Так, может, это тщательно отрепетированная роль, чтобы выгодно от них отличиться и произвести эффект? Она нахмурилась.

Костя вдруг улыбнулся:

– Когда ты хмуришься, ты похожа на ежа. Только надо еще сердито сопеть. Вот так.

И он стал быстро втягивать носом воздух. С этим шутливым сопением улетучились и все ее страхи. В такое чистое, умытое росой утро, когда все остальные спали в своих кроватях, а мир встречал солнце, не существовало ничего дурного. Тем более что все дурное только недавно сгорело в кострах.

– Желание-то загадала? – вдруг вспомнил Костя, останавливаясь у калитки ветлигинского сада, и Катя даже не удивилась, что он знает дорогу к ней. – Двенадцать наших заборов…

– Да! – соврала она.

– Ну и хорошо. Спокойной ночи…

С едва заметной заминкой он отступил и побрел прочь. Катя зашла в сад, но тут же встала на цыпочки и заглянула за калитку, чтобы глазами проводить его сутулую спину. Она поняла, что всю ночь была так увлечена его присутствием, что даже не рассмотрела его толком. Он только что ушел, а она не могла вспомнить его лица, но помнила каждое мимолетное ощущение, что он пробудил в ней. Они провели вместе целую ночь, одни. Интересно, что скажет мама, когда узнает об этом?

Катя охнула. Она начисто забыла, что на свете вообще есть Алена, которая просила не задерживаться допоздна. Не дай бог она не спит и если посчитает Костю виновником такого позднего возвращения, то…

– Если примета про заборы работает, то пусть Костя понравится маме, – второпях взбираясь на холм, на котором раскинулся их сад, пробормотала Катя.