Б. Красковский признан недавно Праведником. А сколько таких Красковских сгинуло безвестно? Особенно горько за Праведников на восточных территориях, где оккупационный режим был гораздо безжалостнее, чем в Западной Европе. Например, в прославленных массовым спасением евреев Норвегии или Дании немцы считали жителей носителями арийской крови и соответственно относились к ним снисходительно; за помощь евреям здесь обычно карали тюремным заключением. К востоку, по мере приближения к ареалу «недочеловеков»-славян, немцы вели себя куда свирепее. Здесь обнаруженный спаситель обычно погибал, дом его взвевался пеплом по ветру, семья часто изводилась под корень.

6 декабря 1942 г. в Старом Цепелове (Польша) отряд СС за укрывательство евреев сжег двадцать трех польских крестьян, включая пятнадцать детей, из них двое – младенцы. Среди казненных семейство Владислава и Каролины Косиоры с шестью детьми от шести до восемнадцати лет. По соседству, в Рековцах, в тот же день и за ту же вину эсэсовцы сожгли еще десять польских крестьян: то была другая ветвь семьи Косиоров, Станислав и Марианна с четырьмя детьми от трех до восьми лет, их бабушка и соседи, в том числе девочки восьми лет и тринадцатилетняя.

В 1944 г. эвакуированная в Узбекистан Е. Вайнштейн получила письмо из освобожденного от немцев родного ее села Солобковцы (Украина). Его под диктовку своей матери написал мальчик Володя Басалюк, мама только добавила в конце сердечное присловье: «Жду ответа, как соловей лета». А Володиной рукой: «Здравствуйтэ Шендя. Я хочу вас сповистыты у своий вэлыкий биди. Колы фашисты окупырувалы Украину щось чэрэз пивтора року самэ в жныва у нас почалы быты еврэив. Миндя и Хайм втиклы до мэнэ и так воны у мэнэ сыдилы 3 мисяци. а потим чы хтось заявив в жандармэрию чы шо то я нэ знаю и 24 листопада прийшли до мэнэ милиция и жандармерия и почалы шукаты и знайшлы… в студоли [в сарае] Миндю и диты забралы а Хайм в той жэ самый момент втик а куды вин втик то я нэ знаю тоди Арсэнька почалы дуже быты вин кричав нэ знаты яким голосом а мэнэ тоди нэ було вдома я була у свого брата на роботи, а Володька мий був в школи. Як вин почув що такэ вдома робыться и втик в Удомивци потому на другий дэнь злапалы мэнэ. Миндю и диты побылы 25 листопада а 26 листопада вбылы мого чоловика в 6 год. ранку [в 6 утра] а мэнэ пустылы у вэчир я прышла Арсэнька лэжав ужэ на лавци вбытый. Хату миндину повалылы… писля того в мэнэ забралы корову и кабана. Бувайтэ здорови Шендя и прыижайтэ колысь на Родину в гости…»

На востоке и окружение было поюдофобистее, и единоплеменники отнюдь не привечали тех, кто мешал очистить родные просторы от жидовни.

Р.В. (Украина, Симферополь): «До войны наша семья состояла из 9 человек: 5 детей, мама с папой, бабушка и няня Леля. Она жила у нас в доме 30 лет… немцы заняли город… Семья бежала в другой город, уже там ее уничтожили. Меня (4 года) и брата Сеню (6 лет) оставили у знакомых в Симферополе под присмотром няни Лели. Она каждый день подходила к дому увидеть нас через окно. Однажды женщина, у которой нас оставили, нас выгнала, и мой брат, посадив меня на плечи (мы были раздеты), пошел к нашему дому. На пути нас нашла Леля и отвела к своим родственникам. После этого она пошла к нашей соседке, у которой были оставлены детские вещи. У соседки Лизы шла пьянка с немцами, и когда Леля попросила вещи для меня и моего брата, Лиза сказала немцам, что Леля скрывает еврейских детей. Немцы стали пытать ее, где дети, но она не сказала, и ее тут же расстреляли».

На Кубани (Россия, Краснодарский край) немцы расстреляли Эсфирь Фейгину с двухлетним сыном на руках. О дальнейшем рассказывала ее родственница Ю. Сегаль: «Эсфирь пришла в сознание ночью, на ощупь нашла трупик своего ребенка и выползла из рва. Идти она не могла, т. к. была ранена, и она поползла по полю. Наткнулась на кусок лемеха, вырыла им могилку, похоронила сына, воткнула на это место веточку, чтобы найти потом, и поползла в деревню.