– Все?

– Господи боже, – ответила я, – разве же любовь – это только возня на широкой кровати?

Он рассмеялся. Я так давно не слышала его смеха, и мне казалось, что я только встретила его после долгого и мучительного отсутствия. Все напряжение между нами исчезло. Наши пальцы соприкоснулись, соединились, и вскоре я имела все, что хотела, и он тоже, и наша изоляция на темных границах отчуждения превратилась в мертвое воспоминание.

Эдвард проснулся раньше меня. Когда я открыла глаза, он смотрел на луч света сквозь щель в шторах, и его брови снова хмуро сошлись на переносице.

– Что случилось? – сразу же спросила я.

Он быстро убрал хмурое выражение с лица:

– Ничего. Нога у меня в последнее время побаливает. Утром я опять ездил к врачу, но, хотя он и дал мне какое-то новое лекарство, пользы от него пока никакой.

– Так ты это делал в гардеробной? Я слышала, как из бутылки наливается лекарство. – Я поцеловала его, с тревогой осмотрела его ногу. – И давно это тебя беспокоит? – спросила я и вдруг поняла все: его прошлые затруднения в постели, несвойственное ему нежелание путешествовать, его занятия, его дурное настроение. Я пришла в такой ужас, что села на кровати столбом. – Эдвард, ты хочешь сказать, что у тебя эти неприятности с тех самых пор…

– Боль нерегулярная. Она не беспокоит меня постоянно. Я не видел нужды говорить тебе об этом.

– Но, Эдвард, ты же знаешь, как я не люблю мучеников! – Я рассердилась и расстроилась. – Ну почему ты мне не сказал об этом с самого начала?

– Не хотел.

– Но почему?

– Потому что не хочу выглядеть в твоих глазах стариком, – признался он и добавил с иронией, чтобы смягчить горечь: – Я в молодости презирал стариков, которые постоянно жаловались на свои болячки.

– Я не могу представить, чтобы ты жаловался. Не глупи! И вообще, что такого стыдного, если у человека что-то болит? Я могла бы понять твою скрытность, если бы ты болел какой-нибудь конфузной болезнью, типичной для пожилых джентльменов, но…

– Это не просто какие-то болячки, – пояснил он. – Это артрит. Ты помнишь, вскоре после Катерин у меня случилась горячка с болями?

– Да… но ты же поправился.

– Некоторое время я чувствовал себя неплохо, но потом боли стали повторяться. – Он помолчал, прежде чем продолжить. – Доктора говорят, тут медицина почти бессильна.

Его тон заставил меня похолодеть.

После паузы я твердо сказала:

– Ну что ж, от артрита ведь не умирают, верно?

– Насколько мне известно, нет.

Но потом я поняла: он думает о том, что будет значить для него смерть при жизни, существование в кресле-каталке, и очень испугалась. Этот страх, вероятно, отразился на моем лице, потому что Эдвард тут же весело сказал:

– Сейчас это всего лишь неудобство, и нет никаких оснований предполагать, что ситуация радикально ухудшится. Доктор Ивс был вполне оптимистичен, когда я встречался с ним утром.

– А почему ты ездил к нему? Он должен был приехать сюда! – воскликнула я, но тут же поняла. – Ах, если бы ты не был таким скрытным!

– Да, теперь я понимаю, что это ошибка.

Он смотрел, как я одеваюсь, не предпринимая попыток подняться с постели, и я поняла, что Эдвард ждет, когда я уйду, чтобы он мог одеваться без спешки, как того требует его скованность. Я надевала верхнюю юбку, когда он неожиданно спросил:

– И что сказал Патрик в свое оправдание? Ты можешь передать мне?

– Боже милостивый, я начисто забыла. – Я поразилась тому, что все мысли о Патрике оставили меня. – Эдвард, он совершенно без денег и ужасно несчастен. Он просит прощения. Клянется начать все с новой страницы.

– Да, у него вошло в привычку давать эти клятвы. Продолжай.

– Говорит, он сделает все, что ты скажешь.