Я уперся. Она старалась – с этим никто бы не поспорил, и она так радовалась, что Том приехал домой. Пускай мальчишка это ценит.

– Я в автобусе сэндвич съел, – сказал Том, уставившись в тарелку.

– Ты что же, досыта наелся, хотя знал, что мама дома тебе чего только не наготовила? Ты вообще по домашней стряпне не соскучился, что ли? Может, тебя где-то кормят мясным пудингом получше нашего?

– Нет, папа. Просто дело в том, что…

Он запнулся.

На Эмму я старался не смотреть – знал, что она поджала губы и взглядом пытается заставить меня замолчать.

– И в чем же оно – дело-то?

Том вилкой подвинул кусочек мяса.

– Я больше не ем мяса.

– Чего-о?!

– Ладно, ладно, – быстро проговорила Эмма и принялась убирать со стола.

Я сел. Теперь мне все стало ясно.

– Ну тогда понятно, почему ты такой тщедушный, – сказал я.

– Если бы все были вегетарианцами, в мире хватало бы еды на всех, – заявил Том.

– Если бы все были вегетарианцами! – передразнил я Тома, глядя на него поверх стакана с водой. – Люди во все времена ели мясо!

Эмма составила тарелки и блюда в стопку, так что теперь посреди стола опасно покачивалась высокая башня.

– Будет тебе! Том наверняка не с потолка это взял, – проговорила она.

– Очень сомневаюсь.

– Вообще-то нас, вегетарианцев, довольно много, – сказал Том.

– У нас дома едят мясо! – отрезал я и вскочил, да так резко, что уронил стул.

– Ладно, ладно. – Эмма вновь взялась за посуду и опять взглянула на меня. На этот раз ее взгляд не просил меня замолчать – он приказывал мне заткнуться.

– Но ты же не свиней разводишь, – выдал вдруг Том.

– А это ты к чему?

– Какая тебе разница, ем я мясо или нет? Ведь от меда-то я пока не отказываюсь.

Он усмехнулся. Миролюбиво? Нет. Нагловато.

– Знай я, в кого ты превратишься в колледже, сроду бы не отправил тебя туда! – Слова бежали впереди меня, но мне все равно было их не сдержать.

– Неужели тебе не ясно, что ему надо учиться? – встряла Эмма.

Ну естественно! Ясно как божий день, яснее не бывает! Всем на свете надо учиться!

– Все, что нужно было мне, я выучил вот здесь. – И я махнул рукой, вроде как хотел на восток – именно там был луг, где стояли ульи, – но не успел сообразить и показал на запад.

На этот раз он даже до ответа не снизошел.

– Спасибо за обед.

Он быстро убрал за собой посуду и повернулся к Эмме:

– Все остальное я тоже уберу. А ты посиди.

Она улыбнулась ему. А мне никто ничего не сказал. Оба они обходили меня стороной. Эмма взяла газету и исчезла в гостиной, Том повязал фартук – да-да, он и впрямь фартук напялил – и принялся драить кастрюлю.

У меня отчего-то совсем пересох язык. Я глотнул воды, но и это не помогло.

Они обходили меня стороной, а я стал вдруг громадным, как слон. Впрочем, слоном я не был. Я был мамонтом. Тем, кто вымер.

Тао

– Смотри, у меня есть три рисовых зернышка, а у тебя – еще два. Тогда сколько у нас с тобой всего зернышек? Я взяла со своей тарелки две рисинки и положила их на уже опустевшую тарелку Вей-Веня. Те детские лица – у меня никак не получалось забыть их. Высокую девочку, подставляющую лицо солнцу, широко зевающего мальчика. Такие маленькие. А Вей-Вень показался мне вдруг совсем взрослым. Скоро ему исполнится столько же, сколько им. В других регионах страны имелись школы, правда, ходили в них лишь немногие избранные. Те, кто впоследствии занимал руководящие должности, и те, кто должен был научиться принимать решения. То есть те, кто в саду не работал. Если только он окажется особенно талантливым и будет намного способнее всех остальных…

– А почему у тебя три, а у меня только две? – спросил Вей-Вень, скорчив гримаску.

– Ну хорошо, пусть две будет у меня, а у тебя три. Вот так, – я переложила ему на тарелку одно зернышко со своей, – сколько всего получается?