Брайса я знал. Не то чтобы хорошо, но за долгие годы, пока мы теснили данов на север, наши пути не могли не пересечься. Я встречался с ним у лагерных костров, даже как-то перебросился парой слов перед битвой – а он был ветеран многих битв, человек, раз за разом встававший в «стену щитов», и неизменно под знаменем олдермена Этельхельма с изображением прыгающего оленя. Брайс умело обращался с оружием, был силен как бык, но недалек и поэтому так и не дорос до командира одного из крупных отрядов Этельхельма. Но сегодня, похоже, именно Брайса поставили во главе людей, отправленных на поиски Этельстана. Он устремился к нам – воин во всем ужасающем боевом облачении. Но я слишком часто выступал в таком обличье сам, чтобы впечатлиться зрелищем.

Кольчуга у него была добрая и плотная, наверняка франкской работы, но разрублена в полудюжине мест, и новые кольца сияли на фоне более тусклого металла старых. На нем были высокие сапоги из темной кожи, а пояс, туго затянутый на блестящей кольчуге, украшали серебряные ромбики. Меч был тяжелый и длинный, в красных ножнах, отделанных перекрещивающимися серебряными полосками. На шее серебряная цепь. На широкие плечи был накинут бордовый плащ, прихваченный у горла орнаментированной фибулой с вкраплениями граната. Шлем он не надел, волосы, длиннее, чем у большинства саксов, обрамляли лицо, видевшее многих врагов. На правой щеке Брайс нацарапал крест, а потом натер ранку сажей или грязью – таким образом оставался знак, говорящий, что его носитель – христианский воин. То был суровый человек, но каким еще мог он быть? Брайс стоял в «стене щитов», встречал атаки данов и остался жив. Он не был юн, его борода стала седой, а смуглое лицо испещряли глубокие морщины.

– Господин Утред, – приветствовал меня он. В голосе не слышалось почтения, скорее раздражение, будто мое прибытие оказалось досадной помехой. Что, надо думать, было истинной правдой.

– Брайс. – Я кивнул, не сходя с седла.

– Меня послал король, – доложил дружинник.

– Ты теперь служишь королю Эдуарду? – осведомился я. – Что стряслось? Господину Этельхельму надоел исходящий от тебя смрад?

Он пропустил оскорбление мимо ушей.

– Господин послал меня за маленьким ублюдком.

Я поднял глаза на деревянную башенку, венчающую церковь Этельфлэд. Там висел колокол, обошедшийся ей в тяжелый сундук серебра. Она очень гордилась колоколом, отлитым фризскими умельцами и переправленным через море. По краю его шла надпись: «Этельфлэд, по милости Божьей и при помощи святой Вербурх, сделала этот колокол». И по милости Божьей этот колокол треснул в первый же раз, как в него ударили. Я хохотал, когда это случилось, и с тех пор колокол не созывал народ на службу, но только ранил небеса своим надтреснутым звуком.

– Ты меня слышишь? – спросил Брайс.

Я не сразу отвернулся от лопнувшего колокола, потом смерил Брайса взглядом с головы до ног:

– За каким таким маленьким ублюдком?

– Ты знаешь за каким! – рявкнул он.

– Я куплю леди Этельфлэд другой колокол, – сказал я Финану.

– Ей это понравится, – ответил ирландец.

– И наверное, напишу на нем «дар Тора».

– А вот это ей совсем не придется по вкусу.

– Господин Утред! – прервал нашу болтовню Брайс.

– Ты еще здесь? – осведомился я, изобразив удивление.

– Где он?

– Кто?

– Ублюдок Этельстан.

– Я не знаю ублюдка по имени Этельстан. – Я покачал головой, потом повернулся к Финану. – А ты?

– Никогда о таком не слышал, господин.

– Мальчишка Этельстан, – выдавил Брайс, стараясь не выйти из себя. – Сын короля Эдуарда.

– Его нет дома? – Я снова изобразил удивление. – Он должен быть или дома, или в школе.

– Здесь его нет, – отрезал Брайс. – И в школе мы смотрели. Так что найди его.