– Да уж. Летит времечко, верно?

– Верно, – ответил Хант. – Летит.

Джоэл продиктовал ему адрес, объяснил, как ехать, – и они до вечера распрощались.

Хант пообещал приехать в семь. Надо было как-то убить время; и он решил прошвырнуться по городу, навестить знакомые места.

Зудело желание позвонить Эйлин и рассказать, что он переезжает. Бог знает зачем. Они не общались уже года полтора; и последние ее слова, к нему обращенные – до того, как за похороны их погибшего брака деловито взялись адвокаты, – были: «Ублюдок, чтоб ты сдох!» И все же странно, что он больше не обязан отчитываться, чем занят да куда идет, что свободен жить где угодно, делать что пожелает… Как вообще принято у разведенных? Может, все-таки ей позвонить, сообщить, где он – просто из вежливости, на всякий случай?

Впрочем, какой тут может быть «случай»? Имущество поделено, на алименты Эйлин не претендует; все их обязательства друг перед другом закрыты.

Он просто еще не привык к одиночеству.

Остаток дня Хант ходил по книжным и музыкальным магазинам. Многие его любимые местечки исчезли без следа, однако пара «Букменов» еще стояла на своих местах – и он купил альбом Чика Кориа[1] и книжку «Горы-убийцы», про Рудник Голландца[2], которую обожал лет в двенадцать, а потом она куда-то пропала. В Калифорнии Хант оставил пять или шесть коробок с книгами и пластинками в гараже, не считая того, что хранилось в квартире, – и сейчас сообразил, что в новый дом надо бы раздобыть книжных полок. Заглянул в «Гудвилл», в Армию спасения, в комиссионку «Сент-Винсент-де-Пол» – не повезло. Вернувшись в мотель, Хант поплавал в бассейне, перекусил пиццей, посмотрел новости – и двинулся в путь.

Джоэл жил в новом квартале, всего в нескольких милях от дома Ханта. Коттеджи с микроскопическими двориками выглядели симпатично, но очень уж однообразно. Одинакового цвета стены, двери и оконные рамы, одинаковые почтовые ящики на дверях, одинаково подстриженные деревья и кусты… похоже, всем здесь заправляет какое-то товарищество домовладельцев. Смотрится куда солиднее нынешнего дома самого Ханта, наверняка и стоит дороже, однако Хант не поселился бы в таком месте ни за какие блага мира.

Безликие домики и белая «Тойота Королла» у крыльца поначалу его напугали. Зато сам Джоэл не изменился: все тот же бесшабашный парень, острый на язык бунтарь и ниспровергатель авторитетов – только взрослый. Да и прилизанный домик оказался лишь маскировкой, камуфляжем, скрывающим суть.

Внутри царил веселый бардак. Вместо книжного шкафа гостиную украшал ветхий домашний бар – «я его нашел в Старом Тусоне[3] и спас от забвения», гордо объяснил Джоэл, – и рядом пустой террариум в огромном стеклянном шаре. Напротив – торшер а-ля кактус сагуаро. В кабинете у Джоэла диван, обтянутый сыромятной кожей, соседствовал с авангардным столом из черного камня и стекла, а стену украшала неоновая вывеска, должно быть, «спасенная» из какой-нибудь брошенной забегаловки – «БУРГЕРЫ, КОКТЕЙЛИ, КАРТОФЕЛЬ ФРИ».

– Круто! – восхищенно проговорил Хант.

– Что, впечатляет?

– Помнишь, как мы обустраивали наш тайный клуб? Роланд принес с шоссе «кирпич», мы с тобой притащили с помойки старое зеркало, а брат Майка пожертвовал нам постер «Мотли крю»[4]… Вот чего-то подобного, – он обвел рукой вокруг себя, – мы и хотели добиться!

– Да, верно. Нам тогдашним здесь понравилось бы! Как видишь, вкусы у меня с тех пор не изменились! – рассмеялся Джоэл.

– Да ты и сам не изменился. Ты не сломался и не продался, Джоэл, – и, знаешь, это здорово. «Проходят дни, проходят годы – а ты по-прежнему…

– …мужик»! – хором закончили оба.

Джоэл хлопнул Ханта по плечу.

– Как я рад, что ты вернулся! – сказал он. – Оказывается, мне чертовски тебя не хватало!

– И мне тебя.

Они вернулись в гостиную.

– Скажи, – спросил Хант, – ты с кем-нибудь из наших общаешься?

Джоэл покачал головой.