Оба хранили молчание. Их долгий путь сопровождался лишь гулким звуком шагов. Ван Чанчи увидел над собой стайку птичек в небесной лазури, которые кунжутным семенем сыпанули в рощу, а после, словно мальки, устремились в океан. Ван Хуай все прибавлял шаг и только через двадцать с лишним метров заметил, что Ван Чанчи от него отстал. Он остановился и, вынув флягу, сделал глоток. Ван Чанчи еще издали учуял запах спиртного. Оказывается, внутри фляги была не вода. Дождавшись, когда Ван Чанчи подойдет ближе, Ван Хуай протянул ему флягу и предложил сделать глоток. Ван Чанчи помотал головой. Только сейчас он заметил грязную нечесаную шевелюру Ван Хуая. На его вороте проступили бурые следы пота, а на сумке красовалась заплата размером с ладонь. Ван Чанчи подумал: «Неужели мне придется идти в приемную комиссию с этим немытым, растрепанным пьяницей, который не умеет даже правильно разговаривать?»

Глядя на крошечный силуэт Ван Хуая, Ван Чанчи шел все неохотнее, его мысли о будущем становились все более размытыми. Проходя мимо рощицы с чайными кустами, он вдруг бросился туда и как сумасшедший помчался вперед, словно хотел сбежать с земного шара. Ветки деревьев, будто давая пощечины, хлестали его по лицу. Когда у него уже не осталось никаких сил, он привалился к дереву, чтобы перевести дух. Жадно глотая воздух, он слышал, как откуда-то сверху доносится брань Ван Хуая: «Ван Чанчи, да ты тряпка, не моя кровь! Ты просто слюнтяй! Раз боишься доказать свою правоту, так пусть тебя тогда сожрут…» Какое-то время эта фраза покрутилась в воздухе, после чего дунул ветер, и она, задрожав, испарилась, оставив после себя торжественно-печальное молчание. Ван Чанчи все сильнее прижимался к стволу так, как прижимаются к матери, пока не почувствовал боль в руках. А потом взял и уснул прямо в этой позе. Очнувшись, он не чувствовал ни рук, ни ног. Они словно покинули его тело, превратившись в дерево. Сидя на земле, он постепенно приходил в себя, пока к нему не возвратилось ощущение собственных конечностей. После этого он встал и пошел обратно домой.

Когда он подошел к дому, на пороге его встретила Лю Шуанцзюй.

– Почему ты вернулся?

– Я не взял документы.

Лю Шуанцзюй бросила взгляд в конец улицы и спросила:

– И ты спокойно дал ему пойти одному? Ведь он со своим характером устроит там драку.

– Сам будет виноват, – ответил Ван Чанчи.

– Какой же ты добрый, он ведь ради тебя пошел.

– Стыдоба.

Лю Шуанцзюй остолбенела и еще долго не могла прийти в себя.

Когда наступил следующий день, Ван Чанчи думал, что Ван Хуай вернется. Однако уже стемнело, а тот все не показывался. Наступила ночь, но шагов Ван Хуая он так и не дождался. Ван Чанчи весь обратился вслух, но начинало уже светать, а он так и не услышал того, что хотел услышать. Лю Шуанцзюй не находила себе места и побуждала Ван Чанчи пойти и морально поддержать Ван Хуая. Ван Чанчи делал вид, что не слышит ее. На пятый день Лю Шуанцзюй объявила, что если он не заберет отца обратно, у них в поле сгниет весь рис. Ван Чанчи сидел на стуле перед домом и смотрел на горный хребет вдали. Лю Шуанцзюй пихнула его, а он, словно тяжелая кубышка, только качнулся и снова вернулся в исходное положение. Лю Шуанцзюй подходила к нему с разных сторон, пихала все сильнее, но его задница, словно намазанная универсальным клеем, намертво приросла к стулу.

– А вдруг твоего отца уже схватили? Почему тебе так трудно поднять свой зад, неужели ты камень? Хорошо, ты можешь его и не поддерживать, но ты должен пойти и забрать его, а если не его самого, то его труп.

Пока Лю Шуанцзюй взывала к сыну, она все чаще терла свои глаза, которые уже совсем покраснели, готовые вот-вот излиться слезами. Ван Чанчи оставался безразличным. Лю Шуанцзюй взвалила на спину рюкзак и сказала:

– Не пойдешь ты, пойду я.