Умывшись, они погасили свет и улеглись каждый в свою постель. Только Ван Чанчи закрыл глаза, как в его голове словно запустили мощный двигатель, который стал туда-сюда таскать его измученное тело. И тело, и мысли колыхались в невесомости, не в силах опуститься на землю. Пока его так мотало, он ощутил распирающую головную боль. Пять дней назад Ван Чанчи мог заснуть стоя, просто обняв дерево, зато сегодня, как бы он ни старался, уснуть не получалось. Среди ночи его терпение лопнуло, он поднялся с кровати, зажег свет и тут обнаружил, что Ван Хуай куда-то пропал. Внимательно приглядевшись, он нашел его на полу за кроватью. Ван Хуай заслонил рукой глаза от резкого света и сказал:

– Вот что значит несколько десятков лет спать на досках, мягкая кровать не по мне.

– Поедем домой, к чему все эти мучения? – сказал Ван Чанчи, попутно натягивая на себя одежду. Совсем скоро он полностью оделся и обулся, после чего уселся на принесенный с собой стул.

– Сколько времени? – спросил Ван Хуай.

– Два часа.

– Два часа, до утра еще долго, сейчас автобусы домой все равно не ходят.

Ван Чанчи отдернул штору. Повсюду, куда ни глянь, разливалась чернильная ночь. Он подвинул стул к окну и неподвижным взглядом уставился на восток, точно хотел поторопить небо с рассветом. Ван Хуай поднялся с пола, прошел в санузел и там медленно и долго мочился. Потом он вернулся, сел на прежнее место у кровати и сказал:

– Более того, я не согласен, чтобы ты сейчас взял и отступил. То же самое происходит на войне, когда исход сражения определяют последние пять минут боя. В решающий момент атаки нам ни в коем случае нельзя проявлять слабость.

Ван Чанчи не верил ни в какую атаку, а потому продолжал отупело взирать в окно, надеясь, что небо вот-вот просветлеет и они на первом же автобусе вернутся домой. Ван Хуай, похоже, его раскусил.

– Если не поступишь в университет, всю жизнь проведешь в деревне. Какая необходимость возвращаться так срочно? Двадцать с лишним лет назад я участвовал в отборе на цементный завод, но, несмотря на проходной балл, меня не взяли. И только спустя десять лет я узнал, что на мое место приняли племянника заместителя волостного старосты. Если сейчас ты не окажешь сопротивления, они поступят с тобой точно так же. Более того, взять, к примеру, Я Дашаня: у него на двадцать баллов меньше, но его же зачислили. У Чжан Яньянь и вовсе не набралось проходного балла, но ее тоже зачислили. Так с какой стати не зачислили тебя?

Ван Чанчи с шумом задернул штору. Поскольку он сделал это слишком резко, один крючок соскользнул на пол, со звоном прокатившись по комнате.

– Если тебе противно, – продолжал Ван Хуай, – можешь возвращаться домой, но я останусь. Ведь уже с детства было понятно, кем ты станешь. Я знаю, что тебе предначертано быть чиновником, ты просто не можешь не поступить в университет…

– Откуда вся эта чушь? – откликнулся Ван Чанчи.

Он резко поднялся и, забросив стул на плечо, направился к выходу.

– Самый ранний автобус отправляется в семь, сейчас автовокзал все равно закрыт, – сказал Ван Хуай.

– Тогда можно я просто выйду проветриться?

– Скажи своей матери, что я не вернусь, пока не получу для тебя места.

Ван Чанчи открыл дверь и ступил за порог, по пути ударив своим стулом о дверной косяк. Ван Хуай закрыл за ним дверь, снова завалился на пол и уже очень скоро захрапел.

4