– Бакс, Бакс… – Эдисон делает паузу. Он, как мы помним, задумчив, вальяжен и нетороплив. – Бакстер, – говорит он, чтобы показать, что помнит мое полное имя (что даже как-то умиляет после того, как он предлагал мне интим и совместное ограбление банка), и используя хитрый прием всех мошенников и перекупщиков старых машин в надежде, что если он несколько раз повторит мое имя, меня будет проще одурачить. – Бакстер, как у тебя дела?

К чему вся эта дипломатия? Например, русские знают, что за ними шпионят американцы, а американцы знают, что за ними шпионят русские. Все та же заносчивость и гордыня, все тот же знакомый нам мистер Ги Брис: да пусть шпионят, мы все равно шпионим лучше. Эдисон знает, что у нас с ним борьба не на жизнь, а на смерть, знает, что я не поддамся на эти уловки, и все равно почему-то считает, что может меня обхитрить.

– У меня все хорошо. Как у тебя, Эдисон?

Отбиваю подачу, называя его по имени. Полезная вещь – этикет, позволяет говорить ни о чем и помогает скоротать время, когда ты застреваешь один на один с Эдисоном в лифте. Удивительно, что он вообще со мной заговорил. Потому что формально и неоспоримо он стоит выше меня в нашей иерархической пирамиде благодаря своему полнометражному фильму, пусть и не вышедшему на экраны. Он у нас дерзновенный и высокобюджетный. Или он тоже теряет позиции?

– У тебя все хорошо? Правда, все хорошо? – Эдисон одаряет меня томным взглядом.

Примитивная хитрость. Ты повторяешь вопрос, чтобы подчеркнуть, что это не просто дежурная вежливость, а искренняя озабоченность благополучием собеседника. Потому что тебе действительно не все равно. Разумеется, большинство из нас тут же схватится за возможность пожаловаться на жизнь и выложить все, что давно накипело.

– Правда. – В разговорах с подобными Эдисону – только имя, звание и личный номер. Может быть, что-то про погоду. Не выдавай информацию: ее потом могут использовать против тебя. Думаю, не завести ли разговор о фильмах, так и не вышедших в прокат, но это заведомо проигрышный вариант. – Я слышал, ты был в Сирии.

– Да. – Вальяжная пауза. – Неплохая война, перспективная. Если найдется время. Много секса. – Очередная вальяжная пауза. – Ты нашел сейф Херби?

Он все же не устоял и спросил. Вполне логично. Бей лежачего, и тогда он, может быть, не поднимется вовсе.

– Нет, – говорю я с напускным безразличием, но стараюсь не переигрывать.

Лифт, похоже, застрял на первом этаже. И что, мне теперь сидеть тут с Эдисоном весь день? Мое «нет» вроде бы сработало.

– Слышал про Джима? – спрашивает Эдисон после целой минуты молчания.

Киваю. Я слышал про Джима. Его обнаружили в гостиничном номере в Найроби, где он повесился на собственном галстуке под японскую порнуху с участием осьминогов, включенную на огромном плазменном экране. Что происходит с нынешними мужиками? Ни на минуту не могут оставить в покое свои причиндалы. Единственное, что меня удивило: что у Джима был галстук.

Никто не знает, что это было: самоубийство или несчастный случай. Мой опыт подсказывает, что настоящие самоубийцы – это не наркоманы, не люди в глубокой депрессии и не любители полосовать себя бритвой. Настоящие самоубийцы не проявляют своих намерений, подходят к делу серьезно и вдумчиво, и у них все получается с первого раза.

Полгода назад мы с Джимом обедали. Разумеется, я не хотел с ним обедать. Это была чистой воды дипломатия. Он мог бы выдать какую-то полезную информацию или же оказать мне услугу, ошибочно полагая, что когда-нибудь я отплачу ответной услугой.

Джим опоздал почти на час, пришел какой-то перевозбужденный, а как только мы заказали еду, прошептал: «Я боюсь темноты», свернулся калачиком на полу и принялся рыдать в голос. Он тогда плотно сидел на коксе и заправлялся по несколько раз на дню.