Тот, что был снизу, оказался мальчиком. Белобрысым. Второй – Эльвиной. От носа и ниже лицо парня было залито кровью. Даже по светлым волосам стекал ручеек. Не уверена, но, возможно, это был один из троих, что кричали тогда возле пончиковой. Он вопил и плевался кровью в Эльвину, а она смотрела на него с такой ненавистью, какую мне никогда не приходилось видеть на человеческом лице. Даже в прошлом году в старшей школе Майки. Затем она сжала руку в кулак, поднесла его к голове парня и прорычала, оскалив зубы в каком-то жутком подобии улыбки:

– А ну, понюхай, сопляк.

Но мгновением раньше мое внимание привлекло нечто другое. Очевидно, новое, иначе я, уверена, заметила бы это раньше. Ноготь на ее мизинце – он стал каким-то иным, не коротким, не обыкновенным, не грязным и запущенным, как это часто бывает у детей. Он стал длинным. Розовым. Блестящим. Даже изящным. И вот этот красивый ноготь скрылся в сжатом кулаке.

Мужчины удерживали драчунов подальше друг от друга, но тут Эльвина словно вскрикнула: «Нет, постойте», вывернулась из рук своего «стража» (ну, почти вывернулась – запястья ее он не отпустил) и стала лихорадочно ползать по земле в поисках чего-то, пока не нашла. Она схватила это «что-то», поплевала на него, протерла краем рубашки и сунула в карман. Это был желтый улыбающийся Винни-Пух на черном шнурке.

В следующее мгновение весь этот кошмар сменился другим. Я осознала, что сжимаю ладошку Пуси. Опустила глаза. А та, наоборот, подняла на меня свои. Из них по щекам текли слезы. Нижняя губа дрожала.

– Ох, Пуся, прости меня, пожалуйста, – сказала я, схватила ее в охапку и побежала прочь.

До выхода из парка «Бемус» я не замедляла шаг. Девочка теперь только тихонько всхлипывала, прижавшись ко мне всем своим тельцем. Я хотела было поставить ее на ноги, но она не отцеплялась. Так что я просто пошла дальше, разговаривая с ней на ходу.

– Пуся, извини, это моя вина. Плохая Старгерл. Нельзя было допускать, чтобы ты это видела. А я думала только о себе и совсем забыла о своей лучшей подружке Пусе. Это не повторится.

– Обещаешь? – прорвался сквозь всхлипы ее тонкий, дрожащий голосок.

Я поцелуем «вытерла» ее соленые слезки.

– Железно.

Вскоре мы уже сидели рядом друг с другом на ступенях городской библиотеки.

– Эльвина злая, – сказала Пуся.

– Та еще штучка, – отозвалась я.

– Что значит «штучка»?

– Ну, в данном случае «вздорный человек». Горячий, раздражительный. Тот, кто не умеет себя сдерживать.

– Ненавижу Эльвину.

Я притянула Пусю к себе и посадила на колени.

– Не надо ненавидеть.

– Но я ее ненавижу. И твоего парня тоже. Потому что он тебя бросил.

Я рассмеялась:

– Его тоже не стоит ненавидеть. Никого не стоит.

– Ничего не могу поделать. Я обязана.

– Вовсе нет. Если начнешь ненавидеть хотя бы одного человека или двух, потом не сможешь остановиться. И очень скоро будешь ненавидеть уже сто человек.

– А сто миллионов?

– И даже сто миллионов. Маленькое чувство ненависти превращается в большое. Только растет. И поглощает остальные, ведь оно всегда хочет есть.

– Как Краица?

– Сильнее. И вот ты его кормишь, отдаешь ему на съедение новых и новых людей, а оно чем больше получает, тем голоднее становится. Его ничем не насытишь. Не успеешь оглянуться, как ненависть выдавит из твоего сердца всю любовь. – Я ткнула пальцем ей в область сердца, и Пуся невольно посмотрела на свою грудь. – Останешься ты в результате со злым сердцем.

Девочка взглянула на меня очень серьезно и покачала головой:

– Я не буду давать ей есть. Буду ненавидеть одну Эльвину.

Что ж, видно, мои образы не сработали.

– Знаешь что? – предложила я. – Перед тем как начать ненавидеть Эльвину, давай дадим ей шанс исправиться.

– Зачем?

– Возможно, что ее мучает одно сильное чувство.

– Какое?

– Я думаю, она рассержена.

Пуся подняла на меня глаза.