Карантин - Кэти Чикателли-Куц (2017)

– Оливер, это моно. Повезло, что нам не приходится переживать об Эболе так, как жителям других частей света. Знаешь, сколько людей Эбола убивает ежегодно? Представляешь, как нам повезло?

Она серьезно смотрит на меня, ожидая, пока я это переварю, а затем добавляет уже не так жестко:

– В любом случае ты не в группе риска. Даже если в свои весенние каникулы ты перецеловался с кучей девчонок, худшее, что с тобой может случиться, – небольшая сонливость и сильная простуда, как у того парня в самолете. Разве провести время вдалеке от школы, вдалеке от… реальности… – это плохо?

Ее голос звучит почти задумчиво.

Я не знаю, что ответить.

– С чего ты взяла, что я был на весенних каникулах?

Она закатывает глаза, затем падает на койку и переводит взгляд на кулинарное шоу. Я обхожу вокруг своей кровати и вновь смотрю на Флору. Ее глаза закрыты. Что-то изменилось. Терпение по отношению ко мне, кажется, кончилось так же быстро, как и появилось, и я невольно задаюсь вопросом, почему меня это заботит, и ненавижу себя за то, что опять почувствовал себя виноватым.

Некоторое время наблюдаю за ней спящей, завидуя ее способности расслабляться, не бояться. Мне снова звонит мама, кажется, она немного успокоилась. В голосе все еще чувствуется дрожь, но теперь это не трепет колибри, а взмахи крыльев пеликана. Она выпила свой вечерний бокал вина. Я пятнадцать раз обещаю, что все будет в порядке, клянусь мыть руки каждые двадцать минут и вернуться домой завтра.

Повесив трубку, просматриваю сообщения, нахожу последнее от Келси и вдруг осознаю, что она подумала о моем рейсе, увидев новости. Значит, она тоже думает обо мне, ведь так? От этой мысли в животе все плавится. Я опускаюсь на койку и пишу:

«Ага! Типа даже страшно! Теперь на карантине».

Келси набирает ответ, и вскоре появляется фото, где она держит лист с надписью «Поправляйся!». Очень трогательно, правда, немного жутковато.

«Поправляйся» говорят больным людям. А я не болен. Я никак не могу быть болен.

Надеюсь.

8. Флора

Кто-то трясет меня за плечо, я открываю глаза и подскакиваю, увидев человека в странном костюме. Затем приходит осознание, где я и почему.

Человек смеется.

– Извини, Флора. Ты так мирно спала, но снимать показания нужно каждые два часа.

Теперь, когда я полностью проснулась, то поняла, что он моложе, чем я предполагала. Может быть, студент колледжа? И такой милый.

Я улыбаюсь:

– Все в порядке… – и смотрю на его костюм, пытаясь найти бирку с именем. – Ты просто выполняешь свою работу.

– Ну, я интерн, – говорит он, тоже улыбаясь, – и меня зовут Джои.

Пока он кладет мне в рот термометр, я смотрю ему в глаза и думаю, что наверняка есть куча вариантов хуже, чем оказаться тут, с ним. Термометр пищит, и я снова вздрагиваю. Джои смеется, проверяя температуру.

– Все еще нормальная.

Он делает пометку в планшете и уходит. Глупо, но я почти ревную к тому, что Джои так быстро перешел к другому пассажиру.

Оливер сидит на своей койке, пялясь в телик. Чувствую себя немного виноватой за то, что была с ним такой резкой, но нужно было подумать, а его тревожность выводила из себя. Мама всегда говорила, что я – хорошая сиделка и могла бы стать врачом или медсестрой, но даже моему терпению есть предел.

– Привет, – тихо говорю.

– О, привет, – отвечает он, играя на телефоне.

Мой телефон показывает всего лишь пять вечера. Примерно в это время я должна была приземлиться в Ла-Гуардиан, встретиться с мамой, которая злилась бы на водителей, но я бы знала, что на самом деле это – злость на отца. Мой двоюродный брат устроился бы на заднем сиденье, заваливая меня кучей дотошных вопросов о самолетах, на которых я летела, вопросов, на которые я не смогла бы ответить, и все бы чувствовали себя неловко.