– Кто это? Кто это? – повторял он, стараясь рассмотреть что-то своими незрячими глазами, – напрасная, безнадежная попытка! – Отвечайте! Говорите! – приказал он громко и властно.

– Не хотите ли еще воды, сэр? Я пролила половину, – сказала я.

– Кто это? Что это? Кто это говорит?

– Пилот узнал меня, Джон и Мери знают, что я здесь. Я приехала только сегодня вечером, – отвечала я.

– Великий Боже! Какой обман чувств! Какое сладостное безумие овладело мной!

– Никакого обмана чувств, никакого безумия. Ваш ясный ум, сэр, не допустит самообмана, а ваше здоровье – безумия.

– Но где же та, кто говорит? Может быть, это только голос? О! Я не могу вас видеть, но я должен к вам прикоснуться, иначе мое сердце остановится и голова разорвется на части. Что бы и кто бы вы ни были, дайте мне коснуться вас – не то я умру!

Я схватила его блуждающую руку и сжала ее обеими руками.

– Это ее пальчики! – воскликнул он. – Ее маленькие, нежные пальчики! Значит, и она сама здесь!

Его мускулистая рука вырвалась из моих рук; он схватил меня за плечо, за шею, за талию; он обнял меня и прижал к себе.

– Это Джейн? Кто это? Ее фигура, ее рост…

– И ее голос, – прибавила я. – Она здесь вся; и ее сердце тоже с вами. Благослови вас Бог, мистер Рочестер. Я счастлива, что опять возле вас.

– Джейн Эйр!.. Джейн Эйр!!! – повторял он.

– Да, мой дорогой хозяин, я Джейн Эйр. Я разыскала вас, я вернулась к вам.

– На самом деле? Цела и невредима? Живая Джейн?

– Вы же касаетесь меня, сэр, вы держите меня довольно крепко, и я не холодная, как покойница, и не расплываюсь в воздухе, как привидение, не правда ли?

– Моя любимая со мной! Живая! Это, конечно, ее тело, ее черты! Но такое блаженство невозможно после всех моих несчастий! Это сон; не раз мне снилось ночью, что я прижимаю ее к своему сердцу, как сейчас; будто я целую ее, вот так, – и я чувствовал, что она любит меня, верил, что она меня не покинет.

– И я никогда вас не покину, сэр.

– «Никогда не покину», – говорит видение? Но я каждый раз просыпался и понимал, что это обман и насмешка; я был один и всеми покинут; моя жизнь мрачна, одинока и безнадежна; душа томилась жаждой и не могла ее утолить; сердце изголодалось и не могло насытиться. Милое, нежное видение, прильнувшее ко мне сейчас, ты так же улетишь, как улетели твои сестры; но поцелуй меня перед тем, как улететь, обними меня, Джейн!

– Вот, сэр, и вот!

Я прижалась губами к его некогда блестевшим, а теперь погасшим глазам, я откинула волосы с его лба и тоже поцеловала его. Вдруг он точно проснулся, и им овладела уверенность в реальности происходящего.

– Это вы? Правда, Джейн? Значит, вы вернулись ко мне?

– Вернулась!

– И вы не лежите мертвая в какой-нибудь канаве или на дне реки? И не скитаетесь на чужбине, отверженная всеми?

– Нет, сэр, теперь я независимая женщина.

– Независимая! Что вы хотите сказать?

– Мой дядя, живший на Мадейре, умер и оставил мне пять тысяч фунтов.

– О, вот это звучит реально, это настоящая действительность! – воскликнул он. – Мне бы никогда это не приснилось. И потом – это ее голос, такой оживленный и волнующий и все такой же нежный; он радует мое омертвевшее сердце, он оживляет его. Как же это, Джейн? Вы независимая женщина? Вы богатая женщина?

– Да, сэр. Если вы не позволите мне жить с вами, я могу построить себе дом рядом, и по вечерам, когда вам захочется общества, вы будете приходить и сидеть у меня в гостиной.

– Но раз вы богаты, Джейн, у вас, без сомнения, есть друзья, которые заботятся о вас и не допустят, чтобы вы посвятили себя слепому горемыке?

– Я уже сказала вам, сэр, что я и независима и богата; я сама себе госпожа.

– И вы останетесь со мной?