Эра Милосердия - Вайнеры Братья (1976)

Я шагнул к нему, чтобы сказать: ты мне жизнь спас, я сегодня же...

Кевченко ткнул милиционера в грудь протянутыми руками, и тот упал. Левченко перепрыгнул через него и побежал по пустырю. Он бежал прямо, не петляя, будто и мысли не допускал, что в него могут выстрелить. Он бежал ровными широкими прыжками, он быстро, легко бежал в сторону заборов, за которыми вытянулась полоса отчуждения Ржевской железной дороги.

И вся моя оцепенелость исчезла - я рванулся за ним с криком:

- Левченко, стой! Сережка, стой, я тебе говорю! Не смей бежать! Сережка!..

Я бежал за ним, и от крика мне не хватало темпа, и углом глаза увидел я, что стоявший сбоку Жеглов взял у конвойного милиционера винтовку и вскинул ее.

Посреди пустыря я остановился, раскинул руки и стал кричать Жеглову:

- Стой! Стой! Не стреляй!..

Пыхнул коротеньким быстрым дымком ствол винтовки, я заорал дико:

- Не стреляй!..

Обернулся и увидел, что Левченко нагнулся резко вперед, будто голова у него все тело перевесила или увидел он на снегу что-то бесконечно интересное, самое интересное во всей его жизни, и хотел на бегу присмотреться и так и вошел лицом в снег...

Я добежал до него, перевернул лицом вверх, глаза уже были прозрачно стеклянными.

И снег только один миг был от крови красным и сразу же становился черным. Я поднял голову - рядом со мной стоял Жеглов.

- Ты убил человека,- сказал я устало.

- Я убил бандита,- усмехнулся Жеглов.

- Ты убил человека, который мне спас жизнь,- сказал я.

- Но он все равно бандит,- мягко ответил Жеглов.

- Он пришел сюда со мной, чтобы сдать банду,- сказал я тихо.

- Тогда ему не надо было бежать, я ведь им говорил, что стрелять буду без предупреждения...

- Ты убил его,- упрямо повторил я.

- Да, убил и не жалею об этом. Он бандит,- убежденно сказал Жеглов.

Я посмотрел в его глаза и испугался - в них была озорная радость.

- Мне кажется, тебе нравится стрелять,- сказал я, поднимаясь с колен.

- Ты что, с ума сошел?

- Нет. Я тебя видеть не могу.

Жеглов пожал плечами:

- Как знаешь...

Я шел по пустырю к магазину, туда, где столпились люди, и в горле у меня клокотали ругательства и слезы. Я взял за руку Копырина:

- Отвези меня, отец, в Управление...

- Хорошо,- сказал он, не глядя на меня, и полез в автобус. Я оглянулся на Пасюка, Тараскина, взлянул в лицо Грише, и мне показалось, что они неодобрительно отворачиваются от меня; никто мне не смотрел в глаза, и я не мог понять почему. У них всех был какой-то странный вид - не то виноватый, не то недовольный. И радости от законченной операции тоже не видно было.

Копырин мчался по городу и бубнил себе под нос, но не про резину, а что-то про молодых, про несправедливость, судьбу. Но я не очень внимательно слушал его, потому что обдумывал свой рапорт. С Жегловым я работать больше не буду.

У дверей Управления я сказал:

- Спасибо тебе, Копырин. За все. И за кисет... Он у того парня остался, убитого...

Абажур является одной из необходимых вещей, он украшает наш быт, создает уют. Хорошую инициативу проявила мастерская бытового обслуживания, организовав у себя производство абажуров. Каждый наркомвнуделец может заказать из своего материала красивый абажур, моделей которого нигде, кроме нашей мастерской, не имеется.

"На боевом посту"

- Я с тобой пойду,- сказал Копырин, вылезая со своего сиденья.

- Зачем? - удивился я.- Хотя, если хочешь, пошли...

В вестибюле, как всегда, было многолюдно, сновали озабоченные сотрудники, и только у меня сегодня дел никаких не было. Я пошел к лестнице и увидел на столике у стены портрет Вари. Большая фотография, будто увеличенная с удостоверения.

Варя?

Почему? Почему здесь ее фотография?

Отнялись ноги, вкопанно остановились. И сердце оборвалось.