Смерть на рассвете - Мейер Деон

В его доме было чисто, все сияло и блестело. Прежние занавески заменены на другие, легкие, белые с желтым и светло-зеленым; через них проникали лучи солнца. На столе стояли цветы.

Мама!

Мыться пришлось в раковине, чтобы под душем не намокли повязки. Ван Герден оделся, медленно побрел к гаражу, сжимая в руке ключи от пикапа. У двери пришлось немного отдохнуть. Голова кружилась. Он сел за руль.

В госпитале его попросили подождать. Мед брат пошел предупредить Бестера Бритса.

— Полковник сказал, что вы можете войти, но вам нельзя долго оставаться. Он пока еще очень слаб. И говорить не может. Ему предстоит операция на голосовых связках. Он общается с помощью блокнота и ручки, но быстро устает. Поэтому, пожалуйста, не задерживайтесь.

Ван Герден кивнул. Медбрат придержал ему дверь.

Бестер Бритс был бледным как смерть. Исхудал, осунулся, голова в бинтах, в сгибе локтя капельница.

— Бритс! — позвал ван Герден.

Глаза Бритса следили за ним.

— Я прочел показания Верготтини. По-моему, я все понимаю. Насколько можно такое понять.

Бритс заморгал.

— Не знаю, как ты выбрался из Ботсваны живым, но догадаться могу. Кто-то приехал вовремя, кто-то…

Разведчик достал блокнот и начал писать. Ван Герден ждал. Бритс перевернул блокнот, чтобы было видно.

«ЦРУ. В вертолете. Через двадцать минут».

— ЦРУ прислало подкрепление?

Бестер моргнул.

— А когда ты поправился, твоя карьера была кончена, деньги и алмазы пропали, в ЦРУ шипели, как змеи, а буры остались в дураках.

Бритс снова моргнул.

— И ты начал охотиться на них?

«После работы», — написал Бритс.

— Власти предпочли забыть о случившемся?

Бритс моргнул.

— Надо же! — изумленно воскликнул ван Герден. Двадцать три года тоски и ненависти. — Я читал последние выпуски газет. СМИ по-прежнему не в курсе того, что происходит. Знают только какие-то куски.

Бритс написал: «Все так и останется. США оказывают давление».

Ван Герден покачал головой:

— Невероятно! А как же Меченый — Вентер? Ему ведь предстоит суд.

Бритс поморщился.

«Суда не будет».

— Его не выпустят!

«Вот увидишь».

Они переглянулись. Ван Герден вдруг понял, что ему нечего сказать.

— Я просто хотел сказать тебе, что, по-моему, я все понимаю.

«Спасибо».

Ван Гердену захотелось уйти.

А теперь в город. Руланд-стрит. К компьютерщикам. Найти Расселла Маршалла, человека, который обрабатывал фото Схлебюса.

— Слышь, друг, а ты ведь герой! — воскликнул Маршалл, когда увидел, кто к нему пришел.

— Ты веришь СМИ. Это не круто, — возразил ван Герден.

— Что, принес еще фотки?

— Нет. Хочу купить компьютер. Но не знаю, с чего начать.

— Аврил, — обратился Маршалл к девушке-администратору, — принимай звонки. Мы едем за покупками.

Он распаковал компьютер и принтер, подключил по инструкции, оставленной Маршаллом, подождал, пока компьютер загрузится, и щелкнул по иконке с надписью «Ворд». На экране возник виртуальный лист бумаги. Чистый. Ван Герден посмотрел на клавиатуру. Та же раскладка, что и на пишущей машинке, на которой он печатал в университете. Он встал, взял компакт-диск. Моцарт. Легкая музыка, поднимает настроение.

Он напечатал абзац. Удалил. Попробовал снова. Удалил. И еще раз.

Выругался. Удалил написанное. Встал.

Может быть, поможет Бетховен. Четвертый концерт для фортепиано. Ван Герден сварил кофе, отключил телефон, сел.

С чего начать?

С начала.

«Моя мать была художницей. Мой отец был шахтером».

60

Биллем Нагел умер в больнице, а я вернулся к себе домой — как был, в окровавленной одежде. Ее там не оказалось. Я поехал к ней домой, она открыла, увидела кровь, выражение моего лица и сразу все поняла. Я протянул к ней руки. Она оттолкнула меня.