Ты из тех, кто никогда не меняется, — как-то сказал ему Корт, и в его голосе, Роланд мог в этом поклясться, звучал страх… хотя с чего Корт мог бояться его, мальчишки, Роланд сказать не мог. — Это станет твоим проклятием, парень. Ты износишь сотню пар сапог на пути в ад.

И Ванни: Те, кто не извлекает уроков из прошлого, обречены повторять его.

И его мать: Роланд, почему ты всегда такой серьезный? Никогда не можешь расслабиться?

Однако голос прошептал это снова

(иначе, на этот раз, может, будет иначе)

и Роланд вроде бы уловил запах, отличный от солончака и бес-травы. Подумал, что это аромат цветов.

Подумал, что это аромат роз.

Он перебросил мешок со снаряжением с одного плеча на другое, коснулся рога, который висел на правом бедре. Древнего рога, в который когда-то трубил Артур Эльдский, так, во всяком случае, говорила история. Роланд отдал его Катберту на Иерихонском холме, а когда Катберт пал, Роланд задержался ровно на столько, чтобы поднять рог и выдуть из него пыль смерти.

«Это твой сигул», — прошептал умолкающий голос, который принес с собой нежно-сладкий аромат роз, запах дома в летний вечер (О, потерянного!); камень, роза, ненайденная дверь; камень, роза, дверь.

Это твоя надежда, что на этот раз все может пойти иначе, Роланд… что тебя может ждать покой. Возможно, даже спасение.

Пауза, а потом:

Если ты устоишь. Если не уронишь чести.

Он покачал головой, чтобы прочистить мозги, подумал о том, чтобы еще глотнуть воды, отказался от этой мысли. Вечером. Когда он разожжет костер на кострище Уолтера. Тогда и попьет. А пока…

А пока следовало продолжить путь. Где-то впереди высилась Темная Башня. Но ближе, гораздо ближе был человек (Человек ли? Кто это знал?), который, возможно, мог рассказать ему, как добраться туда. Роланд не сомневался, что поймает его, а когда поймает, человек этот заговорит, да, да, да, говорю это на горе, чтобы ты услышал в долине: Уолтер будет пойман, и Уолтер заговорит.

Роланд вновь прикоснулся к рогу, и прикосновение это странным образом успокаивало, словно он никогда раньше не касался его.

Пора идти.

Человек в черном ушел в пустыню, и стрелок двинулся следом.

19 июня 1970 г. — 7 апреля 2004 г.

Я говорю Богу: спасибо.

Приложение

Роберт Браунинг

Чайльд-Роланд дошел до Темной Башни[242]

I

И мнилось мне — он в каждом слове лгал.

Уродец престарелый с хитрым взором,

Желавший, чтобы путь сей лжи избрал

Покорно я… яд желчи изливал,

Указывал — и видел: я внимал,

И видел, как меня схоронит вскоре.

II

Зачем он, с палкой этой, здесь вдали

Покинут? Только чтоб сбивать с дороги

Тех странников, что до него дошли!

Как череп ухмылялся… вспомнят ли

Меня — среди оставшихся в пыли

Им посланных на гибель — слишком многих?

III

Он говорил — я должен повернуть

На ту дорогу, что, как всем известно,

Откроет к Темной Башне трудный путь…

Я понял поневоле: это — суть.

О гордости забыть и цепь замкнуть…

Конец — и прах, и нет надеждам места.

IV

Я странствовал по тропам всей земли,

И в призрак обратился отсвет цели,

Искал — и годы под ноги легли…

Успеха нет, преграды столь же злы,

И осознанье горче, чем полынь,

И майским сном желанья отлетели.

V

Я — как больной, что смерти обречен,

Что жив, увы, последние мгновенья.

Уже с друзьями распрощался он,

Уже его не слышен жалкий стон…

(Свободой умиранья усыплен,

Одет далекой скорбью, словно тенью…)

VI

«А есть ли место средь иных могил?»

«А кладбище, по счастью, недалеко?»

Обрядов грустных час уж избран был —