– В этом нет необходимости, – говорит папа. – Я с удовольствием тебя подброшу.

Шарлейн и Бен отвезли Трея назад к коттежду, чтобы забрать его машину, а затем в отель, чтобы забрать Тилсона домой. Кэтрин сейчас в душе. Думаю, отчасти для того, чтобы немного побыть одной. Или почти одной. Я не удивлюсь, если Дафна залезла в душ вместе с ней. Она отказывается выпускать Кэтрин из поля зрения.

Папа проскальзывает в кухонный уголок со своей тарелкой и говорит мне:

– В духовке осталось еще шесть теплых бутербродов, и ты можешь разогреть еще супа, если я не вернусь к тому времени, когда придут остальные.

– Клянусь, в прошлой жизни Гарри был еврейской бабушкой, – говорит мама, проглатывая кусок бутерброда.

– Еда лечит, деточка, – отвечает папа.

Мама закатывает глаза:

– В твоей временной линии он такой же?

Мое второе «я» одаривает ее неловкой улыбкой:

– Более или менее. – Улыбка застывает и спустя мгновение исчезает совсем. – Вы почти такие же, как они. Или мне следовало бы сказать, какими они были?

– Может быть, они все еще существуют, – тихо говорит мама. Как Кэтрин говорила о Конноре?

– Может быть, – говорит другая-Кейт и снова принимается за суп.

Папа ловит мамин взгляд через стол и одаривает ее взглядом, который явно означает, что ей не следует затрагивать эту тему. Он явно думает о том же, о чем и я, и я почти уверена, что о том же думала и вторая-Кейт. Теперь и мама это понимает. Тот факт, что две Кейт находятся здесь, означает, что если их двойники еще существуют, то они лишились дочери.

За этим следует неловкое молчание и такое же неловкое прощание, когда мама и папа направляются к машине. Кирнан скоро должен быть здесь, и другая-Кейт настаивает, что не хочет задерживаться. Мама с папой украдкой поглядывают на ее живот, когда уходят, бросая последний взгляд на практически их внука или внучку, чье взросление они никогда не застанут.

Как только они уехали и мы остались вдвоем, она говорит:

– Кирнан сказал, что они разведены. Как давно?

– С тех пор, как мне исполнилось девять. А что? Они все еще вместе в твоей… реальности?

– Да. Несколько лет их отношения были на волоске, но потом они пришли к какому-то взаимному соглашению остаться вместе, потому что так было лучше для меня, – она брезгливо морщит нос.

– Насколько я понимаю, лучше не стало?

– Определенно нет. Я солгала тогда. Они совсем другие. Даже несмотря на все это безумие, твои родители выглядят счастливее, чем были мои, когда я видела их в последний раз. Я люблю их, но они правда умеют испортить друг другу жизнь. И если та временная линия все еще существует, они потратили десять лет на дочь, которой уже нет рядом. А ведь могли бы найти что-то еще, ради чего стоило бы жить.

– Наверное, они так не думают. То есть они не видят это время как потраченное впустую. Но некоторые вещи, по-видимому, не меняются. Мама и папа гораздо лучше ладят, когда живут врозь.

Кирнан появляется на середине этой фразы. Другая-Кейт вздыхает с видимым облегчением. Она встает из-за стола – не сильно грациозно, поскольку эти скамейки не предназначены для беременных женщин. Кирнан притягивает ее поближе к себе, и она так крепко сжимает его рубашку, что ссадины на костяшках пальцев вот-вот начнут кровоточить. Только тогда я понимаю, как тяжело ей пришлось в этот вечер. Я уверена, что она невероятно счастлива снова быть с Кирнаном и рада, что последние несколько месяцев ада закончились, но видеть эту версию мамы, папы и Кэтрин, прямо перед тем, как они уйдут навсегда, не может быть легко. И в ее временной линии тоже был Коннор. Были ли они близки?

– Ты уже попрощалась, любимая?

Она кивает, и он достает цепочку с ее медальоном из толстовки, прижимая ее к своему ключу, чтобы поделиться стабильной точкой.