Честно говоря, мне совсем не хочется разговаривать с Максом. С одной стороны, я в долгу перед ним за то, что он помог мне выбраться из 2308 года. С другой стороны, он подлый, лживый поджигатель.

Если ваша вера настолько шаткая, что может быть подорвана книгами, бросающими ей вызов, то что-то прогнило в самой ее основе.

И мне больно знать, что Макс в итоге снова существует, а Коннор – нет. Знаю, дело в том, что Макс существует в этой временной линии, а та, в которой существовал Коннор, отдалилась от нас на несколько рельсов. Я понимаю это. Но все равно мне кажется это несправедливым.

Родители Трея садятся на скамью рядом с Тилсоном. Пока Трей пытался убедить своего отца забрать Эстеллу и уехать из Вашингтона, его мать была так обеспокоена, что попросила отпуск по семейным обстоятельствам, чтобы вернуться домой. За последние три дня я виделась с Треем примерно час. Взгляд мистера Коулмана падает на руку сына, обнимающую меня за плечи, а потом он снова поднимает глаза и улыбается мне. Это не совсем та теплая и дружелюбная версия, которой он одарил меня при первой встрече, но ведь это только начало. И его улыбка была намного теплее того взгляда, который бросила на меня мама Трея. Мне предстоит пройти долгий путь, чтобы заслужить ее благосклонность.

Шарлейн и Бен сидят через несколько рядов от нас вместе со своими семьями. Когда мы приехали, меня представили им всем. Миссис Синглтон заключила меня в теплые объятия, что несколько удивило меня, и сказала спасибо. Так же, как и мать Бена, разглагольствующая о том, сколько жизней я помогла спасти. Это было немного неожиданно и немного незаслуженно. Если бы не я, их дети не оказались бы в опасности. Но я думаю, то, что они тоже работали под прикрытием, дало им некоторое время привыкнуть ко всей этой странной истории, в отличие от родителей Трея, на которых все это свалилось в одночасье.

Пруденс сидит в первом ряду, рядом с мамой. Справа от Пру стоит человек в церковном шарфе храмовника и что-то шепчет ей на ухо. Она время от времени лениво кивает. Ее темные очки контрастируют с белым платьем – по сути, это тога с длинными рукавами, чтобы скрыть ключ в руке. Но я все равно вижу, как он светится сквозь тонкую белую ткань.

Я вздрагиваю, и Трей обнимает меня за плечи:

– Ты в порядке?

– Не совсем. Жаль, что мы не остались дома с Кэтрин и папой. Но… наверное, я многим обязана Джулии. И мне любопытно посмотреть, как пройдет выступление Пру.

– Да, мне тоже. – Он в темно-синей рубашке, которая мне нравится, и каждый раз, когда я смотрю на него, я думаю о том, как мне очень, очень повезло. Я вернула свою семью. У меня есть Трей, и он любит меня. Это все, чего я хотела, все, на что я надеялась.

За исключением Коннора. Он тоже должен был быть здесь. По нему как минимум должна быть поминальная служба, потому что мы никогда не смогли бы остановить Отбор без всего, что он делал за кулисами. Должно быть хоть что-то. Ведь он тоже был здесь. И он имел значение.

Свет слегка тускнеет, когда представитель храма выходит на сцену. Не думаю, что он один из детей Пру. Просто средний, обычный, заурядный кирист, мне кажется.

Плазменный экран за его спиной загорается, когда он начинает говорить о Джулии, ее многолетней государственной службе, ее преданности делу «Кирист Интернэшнл». Как бы она хотела, чтобы ее запомнили за то, как она жила, а не за то, как трагически погибла.

В этом вопросе мы согласны. Джулия чертовски раздражала меня с того самого момента, как мы встретились, но она заслуживала лучшего.