— Представь, а я думала, что мы здесь ради хороших статей.

— Замкнутый круг, Кальдан. Если нет читателей, то кто прочтет твою статью?

— Знаешь, что я думаю, Могенс? — Элоиза оглядела его с головы до ног. — Я думаю, что повышение ударило тебе в голову.

— Ударило в голову?

— Именно.

— Ого! — Улыбка Могенса Бетгера была безрадостной. Кадык, выступавший на горле, несколько раз поднялся и опустился. — Здравствуй, Янте![10] Вот уж не ожидал от тебя.

Элоиза отвела взгляд в сторону.

Ее комментарий был слишком резким, она прекрасно это понимала. Но не смогла сдержаться.

— Ну что же, я, похоже, должен проявить настойчивость, — сказал Бетгер. — Бросай эту историю и сосредоточься на Патронажной службе — без разговоров, все! Крайний срок — понедельник.

Он повернулся, собираясь уйти.

— Значит, я ухожу в отпуск, — сказала Элоиза.

Бетгер остановился и посмотрел на нее через плечо:

— Что-что?

— В отпуск.

Она встала и захлопнула ноутбук.

— За последние три года я не брала отпуск больше чем на пару дней, так что сейчас я возьму неделю. Если это проблема, то увольняй меня.

Могенс Бетгер долго смотрел на нее. Затем повернулся и вышел.

7

Телефон в маленьком домике в Драгере прозвонил трижды, прежде чем сняли трубку, и Элоиза сразу узнала тоненький голос Рут.

— Он не спит? — спросила она и закрыла дверь в конференц-зал, чтобы не мешал офисный шум. Рут со стуком отложила трубку, и Элоиза услышала, что она громко и отрывисто говорит что-то Фишхофу, так, будто болезнь поразила уже не только его легкие и ум, но и слух. Послышалось еще какое-то дребезжание, а затем на другом конце провода раздался хриплый голос Яна Фишхофа:

— Элоиза?

— Привет, Ян. Как ты себя чувствуешь сегодня?

— Превосходно! — ответил он сухо и быстро. — Рут уже не так мелочится с пивом, как раньше.

Рут на заднем плане начала возражать, и Элоиза улыбнулась, одновременно открывая на своем компьютере файл со свидетельством о смерти.

— Ян, слушай: я звоню, потому что думала над тем, что ты сказал вчера.

На другом конце провода было тихо. Было слышно только дыхание Фишхофа.

— Того человека, о котором ты мне рассказывал, звали Том Мазорек?

— Нет, Элоиза, нет, я не могу. — Голос Яна Фишхофа понизился до шепота: — Забудь, что я вчера сказал. Кажется, я наговорил каких-то глупостей.

— Но это тот, о ком ты…

— Забудь об этом, говорю тебе. Забудь это имя! Это… это уже в прошлом. — В его скрипучем басу послышалось сомнение.

— Чего ты боишься, Ян? Если ты поделишься со мной, я смогу помочь.

Ян не ответил.

— Это из-за твоей дочери? — спросила Элоиза. — Она имеет какое-то отношение к этому всему?

Сначала ей показалось, что зазвучал тихий смех. Когда Фишхоф заговорил, Элоиза поняла, что он плачет.

— Ты не можешь мне помочь, — проговорил он. — Никто не может. Уже слишком поздно. Слишком поздно.

— Не бывает слишком поздно, — возразила Элоиза. — Но нужно, чтобы ты рассказал мне, что произошло между тобой и Мазореком и почему ты так боишься его. Он не может прийти за тобой, если ты этого опасаешься. Я прочитала в архивах новостей, что он умер в 1998 году, а когда я набираю в поиске его имя, появляется только несколько некрологов и одна статья о девушке, которая исчезла в таверне давным-давно. Так что, если ты расскажешь мне о…

— Ты имеешь в виду Мию? — всхлипнул он тихо в трубку.

Элоиза несколько раз мигнула.

— Да, — кивнула она. — Ее звали Мия.

— Если ты начнешь в этом копаться, они придут за нами. За нами обоими!

— Тебе что-то известно об этом, Ян?

— Они придут за нами. Они придут… Они… придут, — повторил он как-то отрывисто, словно пытаясь одновременно говорить и зевать. Его голос звучал по-детски удивленно и вместе с тем сонно. — Они придут… под тканым плащом, с огнем и копьем, с большими глазами навыкат.