Незваный гость - Татьяна Коростышевская (2021)

— Снисхождения… ну да, ну да…

Расстегаи были великолепны, как и прочие плюшки, чай крепок в меру и ароматен сверх.

Я жмурилась от удовольствия, сквозь прищуренные веки все же замечая, с каким отвращением смотрит Давилов на мое невестино кольцо. Контры у него с Волковым. Когда только поссориться успели?

Спрятав под стол правую руку, я вбросила:

— Так вы о разумности начинали…

— Уговорите наше начальство эксгумацию отменить.

— Почему? — удивилась я.

— Мне он не поверит, басурман этот с тросточкой. Он же себе решил, что мы из-за денег Степана Фомича извели.

— Ну, — сказала я осторожно, — нежеланием тело выкапывать вы эту версию немало подтверждаете.

— Нельзя!

— Отчего же?

— Не знаю! — Давилов стукнул о стол стаканом. — Не ведаю! Только каждую ночь мне Блохин во сне является и говорит: «Евсей, не трогайте меня!»

Экий дух неуиокоенный этот пристав, к Губешкиной он ходит, к регистратору тоже. К кому еще?

— Давайте с другой стороны на это посмотрим. Степан Фомич нашей веры был, исконной, стало быть, за оградою покоиться никак не может, нам тело его перезахоронить надобно со всеми полагающимися обрядами. Вы нынче, когда дух пристава к вам явится, изложите это почтительно.

— Не могу я во сне говорить, — вздохнул Давилов. — Сколько раз уже пытался, натурально немею. А Блохин скажет свое «не трогайте меня!» и пропадает до следующей ночи, а сон мой дальше идет, обычный да непримечательный.

Пообещав регистратору поспособствовать, про себя я рассудила, что Грине всяко не до эксгумации, у него чародейский сон на носу. А я дождусь сперва Мамаева. Сейчас мне, главное, нож получить да следом за признанием в убийстве Чиковой у Мишкиной про Блохина все выбить. А если нож один и тот же?

Достав из письменного стола лист бумаги, я подвинула его Давилову.

— Евсей Харитонович, все раны на теле пристава опишите подробнейше, я знаю, вы осмотр проводили.

Регистратор достал из-за пазухи картонную казенную папку.

— Описал уже.

Через четверть часа, ознакомившись с делом, я спросила:

— А вы ведь не местный, не Змеевичского уезда уроженец?

Мужик грустно ухмыльнулся.

— У нас на весь приказ только Ванька тутошний, оттого что чародей, прочих Блохин со всей империи по человечку собирал, чистоты рядов добивался, чтоб не могли местные богатеи через служивых на закон влиять. Изменить тут все собирался, в Крыжовене этом. Не успел. — Евсей вытер щеку ладонью. — Помер Степан Фомич, и я запил от бессилия. А мне же строго-настрого… У меня печень слабая и детишки мал-мала меньше… Пашка, Машка, Глашка, Наташка. Наташке-то сызнова сиротеть никак нельзя, мы с женой и так из приюта ее удочерили.

— Кстати, о приюте, — закрыла я папку, — с самого утра отправляйтесь вы, Евсей Харитонович, в богадельню. Там после убийства директрисы прочее начальство резвилось безнаказанно, имущество растаскивало.

— Да уж наслышан. И про новую директрису тоже. — Давилов поднялся. — Вы уж, Евангелина Романовна, Мими эту не мучайте, она доброе дело для всего города сделала.

Спорить я не стала. И перечислять все, что я сейчас на бордель-мадам навешаю, тоже. Пусть чадолюбивый регистратор о других делах подумает, да и мне пора.

В камеру меня сопровождал Старунов, нес под мышкой папку и обернутый рогожкой тубус, жаловался, что самописцев в Крыжовене не водится, а хотелось бы уже по клавишам клацать, а не пером скрипеть. Он отпер одною рукою двери подвала. Казематы в Крыжовене, в отличие от снабжения стражей порядка самописцами, были отменные, любой столице под стать. Двойные решетки на окнах, дубовые, обитые железом двери, прочная кладка стен. Мими лежала на койке в своей камере, отвернувшись к стене. Старунов присел к столу на единственный, прибитый к полу скобами, табурет, я осталась стоять. Парень скрипел пером по бумаге, заполняя обязательные графы с датой и именем допрашиваемого.

Что ж, приступим.