— Мне было больно читать роман. Ты поменяла события местами.

Анна посмотрела удивленно, даже шокированно:

— В смысле?

— Мы поцеловались с тобой впервые не под пристальным взглядом Бэмби.

Она замерла, ища подтверждения его лжи. Оглядываясь в прошлое. Восстанавливая реальную цепочку событий. Ей нужно время.

— А когда?

Ее память выдала факты.

— Мы поцеловались с тобой в машине, когда ты привезла меня домой. После разговора на берегу залива. Ты была в зеленом буддистском платье.

Внутри у нее екнуло: неужели он помнит? Это единственный момент в книге, допустивший отступление от реальной последовательности событий. Об этом знала только она. И он как участник действия. В груди что-то сжалось. Словно душу поместили в тиски. Анна взяла его за руку.

— Чего ты хочешь, Матвей? — прошептала она.

Он наклонился ближе и посмотрел в глаза.

— Я не знаю, — признался он. — Я думаю о тебе каждый день. Я проклят любовью к тебе, — в его голосе сквозила боль. — Вначале я ненавидел тебя, затем пытался забыть, потом смирился, позже стал восхищаться, потом начал ждать.

— Ждать чего?

— Что ты придешь или позвонишь. Мне казалось, ты обязательно пришлешь книгу с подписью.

Анна горько улыбнулась: и в этом она оказалась права.

— Почему не позвонил сам?

— Я боялся. Мое эго не выдержало бы твоего безразличия.

Ее губы дернулись в горькой улыбке: он честен в этой фразе.

— Тогда почему подошел сегодня?

— Не смог сдержаться. Решил, что Бог дает мне шанс все исправить.

— Что исправить?

— Нашу историю.

Он пододвинул кресло ближе. Они сидели у камина друг напротив друга, упершись коленями и держась за руки. Анне вдруг стало невыносимо грустно — опять. Она решила издать вторую книгу, а он узнал об этом сегодня. За время разлуки она написала тысячу страниц, посвященных им, разделила множество эмоций с ним и с их героями. Но ей опять грустно. Отчего? Оттого, что все в нашей жизни определяет выбор. Матвей сделал их немало. Столько выборов для того, чтобы в итоге смотреть в ее глаза в бликах огня. Зачем все это? Для чего он это делал? По ее щеке скатилась слеза.

— Почему ты плачешь?

Анна глубоко вдохнула. Она плакала не из-за них. Она плакала из-за людской глупости. Неумения понять, что важно, а что нет. Поступков, из-за которых мы теряем то, что могло стать благословением, и вместо света получаем тьму, вместо благословения — проклятие.

— Ты хотел поговорить? — Она не вытирала слезы. Они медленно текли по лицу, капая на гобеленовую ткань юбки.

Матвей кивнул.

— Спрашивай.

— Ты можешь дать нам второй шанс?

— Я не знаю. — Она уже давала ему намного больше шансов.

— Я изменился, Аня. Ты сделала меня другим. Того Матвея больше нет. Он убит чувствами к тебе.

— Какого Матвея нет?

— Того инфанта, неспособного принимать решения. Его больше нет.

Она тихо ахнула и откинулась на спинку кресла. Может, он действительно изменился?

— Расскажи мне нашу историю, — тихо попросила она. — Ты не пикапер. Объясни.

Матвей сделал глоток вина. Он уставился на огонь, словно вспоминал, как все начиналось. Анна же вернулась в состоянии диктофона, который записывает безэмоционально и дословно.

— Ты пришла на прием и очень мне понравилась. Я прямо растерялся. Затем ты пригласила меня на свидание.

Языки пламени показали ночь перед операцией — странное, беспричинное воспоминание о пике ее доверия.

— А все, что произошло перед операцией и после? — напомнила она.

— Я не понимал, что тебе больно. Мне казалось, ты воспринимаешь все легко.

— То есть, когда ты оставлял меня после операции, тебе казалось, что это для меня легко? — Ей требовалось подтверждение.

— Аня, эта операция не очень сложная, поэтому я вообще не переживал об этом.

Выдохнула:

— Тогда почему ты назвал себя скотиной, вернувшись из Одессы?