Со временем творятся маленькие злые чудеса. Время, если можно так выразиться, тахтонье — минута за год, час за жестянку леденцов, вечность по четвертаку за штуку. Умом Рут понимает, что с того момента, как её искры подожгли этого Пирса, прошло не более двух-трёх секунд. Она понимает, но поверить в такую чушь она неспособна.

Камень ползёт вверх, нагревается на солнце.

У Пирса начинается припадок, похожий на приступ падучей, но быстро прекращается. Лже-отчим делается вялым, сонным. Только глаза лихорадочно блестят, грозя вылезти из орбит. Шея закостенела, не гнётся, голова словно насажена на железный флагшток. Пирса тошнит зелёной желчью, рвота стекает на грудь, пачкает одежду. Пальцы скрючиваются подобно когтям ястреба, вцепившимся в добычу.

— Нет, — говорит Рут. — Это ты добыча.

Ничего она не говорит. Губы не слушаются, язык занемел. Она думает: «Это ты добыча». Думать тяжело, мысли отвлекают от главного. Камень, гора, тропа. Зрением, отличным от человеческого, Рут видит море — далеко внизу, под горой. Чёрные волны, белые барашки. Берег, пристань, толпа на пристани. Там ночь, пожар, паника. Там что-то происходит, но Рут нельзя отвлекаться.

Пирса трясёт. Дрожь мелкая, противная.

Как отец сделал это сразу с двумя Пирсами? Рут раньше не представляла, чего стоило отцу задержать бандитов, пока книжная девочка гнала Мэгги прочь от заброшенной хижины. Опомнись, дурочка! Какие Пирсы? Дробовик и хлыстик, негодяи без имени и чести, а на главаря отца не хватило. Мистер Джефферсон теперь почтенный бизнесмен, владелец угольной шахты, он прячется в конторе шерифа под защитой закона…

Перестань отвлекаться. Толкай камень, грей чужой котелок на своём огне. Молись, чтобы у Джошуа Редмана и того Пирса вышло что-нибудь толковое. Грей, толкай, молись. Шаг, другой, третий.

Рут не знает, чего ей ждать, если её затея выгорит. Взгляд шансфайтера требует усилий, а силы на исходе. Наверное, «мешок искр», оставленный ей в наследство, сильно потерял в весе после того, как Роберт Шиммер превратил двоих мерзавцев в жаркóе. Огня не хватает, он вот-вот погаснет. И всё-таки часть сил, необходимых для воплощения замысла, Рут отдаёт на то, чтобы посмотреть на мир так, как это делают стрелки́ из вероятностных револьверов.

Она не жалеет об этом поступке.

7

Рут Шиммер по прозвищу Шеф

Рут видит тахтона. Рут стреляет.

Нет, для мисс Шиммер всё происходит иначе. Сначала Рут стреляет, а только потом осознаёт, что видит тахтона.

Воображаемый друг, будь он проклят, ничем не отличается от Бенджамена Пирса, если не считать общей размытости очертаний. Выскочив из тела, бьющегося в агонии, он сломя голову бросается к дверям. Вряд ли тахтон нуждается в дверном проёме, чтобы выйти из кабинета, но годы, проведённые в водолазном костюме, приучили его к некоторым ограничениям, налагаемым враждебной средой. Сейчас он слепо копирует свои действия, будто по-прежнему состоит из плоти и крови, нет, одет в кровь и плоть.

Это и губит беглеца.

Несчастный случай Рут всаживает ему в затылок. Вопреки ожиданиям, голова тахтона не разлетается вдребезги, а вспучивается дюжиной рыхлых горбов. Кажется, что в тахтоньем мозгу завелись кроты — всем семейством они лезут наружу. Горбы лопаются, но кротов не видать, напротив, в дыры со свистом врывается воздух, закручивается воронками, всасывается внутрь.

Всё это Рут вспомнит потом. Сейчас она просто стреляет.

Две чёрных полосы в спину, одну за другой. Три несчастья в поясницу: пару больших, одно малое. Торопясь, Рут перезаряжает шансер: курок на полувзвод, открыть дверку барабана… Каждое действие — благодарность дяде Тому, вбившему свою науку в мисс Шиммер, как плотник вбивает гвоздь в доску: по самую шляпку.

…барабан полон. Рут поднимает револьвер.