Чёрный ход - Генри Олди (2020)

Саймон Купер достаёт губную гармошку. Что-то вспоминает, прикрыв глаза. Псалом? Мелодию Рут узнаёт с первых тактов. Нет, не псалом.

— Старина Дэн Такер был малый лихой,

Рожу он драил сковородой,

Волосы колесом от фургона чесал,

С зубной болью в пятке он помирал…

Эпилог

на небесах

— Не плачь, не надо…

Мужчина обнимал женщину в больничном покое. Халат, наброшенный на плечи, норовил сползти, мужчина подхватывал его одной рукой, возвращал на место и снова заключал женщину в объятия:

— Всё будет хорошо, верь мне!

Сказать по правде, Джошуа Редман не сразу понял, что это больничный покой. Сперва мучился догадками, а потом как кто-то перевёл ему с чужого языка на родной. Длинный коридор, двери туда, двери сюда. Стеклянные двери, сэр! Стены выкрашены в бледно-зелёный цвет, пол застелен циновками, каких Джош отродясь не видывал. В начале коридора за стойкой, похожей на барную — сестра милосердия.

Ну, наверное, сестра. Чепца нет, вместо него смешная шапочка.

Сестра держала в руках плоскую коробочку — портмоне, что ли? — уставившись на неё, будто пьяница на бутылку. Джош подошёл ближе: мать честная! Поверхность портмоне светилась, по ней бегали человечки. Одного сестра пощупала пальцами, он стал больше, ещё больше: вот уже только лицо на всё портмоне. Говорит, шевелит губами, а не слышно ничего. Сестра полезла пальцем в ухо, затолкнула поглубже синюю пуговку. Поднесла портмоне ко рту, ответила что-то.

Пуговицу в ухо! Ей-богу, не вру, сэр!

— Доктор Голдберг сейчас выйдет к вам, — сестра перевела взгляд с чуднóго портмоне на мужчину с женщиной. — Подождите немного.

Я умер, отметил Джош. Точно умер, без вариантов. Это рай? Непохоже, разве что райский лазарет. Ад? Ну, это совсем ни в какие ворота… Чистилище? Здесь плачут, значит, страдают.

Женщина плачет, это точно.

Стеклянная дверь открылась. В коридор вышел джентльмен плотного телосложения, одетый в салатный, под цвет стен, комбинезон. Лицом джентльмен напоминал доктора Беннинга, но трезвого, что разрушало всё сходство.

— Надо надеяться, — сказал доктор.

Тугая складка между сдвинутыми бровями противоречила сказанному.

— Гарантий дать не могу, сами понимаете. Но надежда остаётся…

Дальше Джош не слушал. Повинуясь наитию, исходившему из самой глубины души, он вошёл в дверь, откуда минутой раньше выбрался джентльмен в комбинезоне. Всё вокруг вызывало трепет — наверное, так чувствует себя рыба, если заставить её летать! — всё было незнакомым, но внутренний переводчик спасал, разъясняя: иди, стой, нажми здесь, толкни, входи.

Ничего не произошло — материальные предметы игнорировали призрака — но Джош тем не менее вошёл.

На койке лежал мальчик лет десяти, укрытый простынёй до подбородка. Тонкие руки покоились на простыне, в левой торчала тёмно-красная пиявка, присосавшись к вене. От пиявки вверх тянулся шланг — вроде садового, но гораздо тоньше — уходя к металлической стойке с бутылкой из бычьего пузыря, перевёрнутой вниз горлышком.

Ещё один тоненький шланг выгибался под носом мальчишки на манер потешных усов. Для маскарада скорее подошли бы усы с завитыми кончиками, но вряд ли это был маскарад.

— Привет, — сказал Джош.

И не узнал своего голоса. Словно осенняя листва прошуршала:

«Привет».

Мальчик открыл глаза:

— Привет. Ты кто?

— Джошуа Редман. Можно просто Джош.

Внутренний переводчик дал маху. Джош готов был поклясться, что вместо всего того, что он произнёс, в палате прозвучало одно-единственное слово:

«Тахтон».

— Тахтон? Странное имя.