Лицо ее было серым и полным муки. Вэл посмотрела на нее и, совершенно не осознавая своих действий, принялась грызть ноготь большого пальца.

— Да-да, конечно, я просил передать… ее позовут, — невнятно пробормотал Зефф, с ужасом в глазах смотря на большой живот, прикрытый темно-синим домашним платьем.

Вэл сглотнула, медленно перевела взгляд на лицо бородача, наполненное страданием, и сделала глубокий вдох.

Уйти она не могла. Остаться тоже. Значит, придется выбирать.

По прошествии нескольких часов Вэл с совершенно глупой, срывающейся на смех улыбкой вспоминала свои прежние страхи.

Когда-то ей казался ужасающим Страж Границы? Или вампир, который напал на нее в городе?

Раза, пугающий своей звериной сущностью?

Оказывается, страх тоже бывал разным. Первородный животный ужас не шел ни в какое сравнение с тем, что она испытывала сейчас, наблюдая за мучениями Яковы.

В том чувстве, которое запускает сердце, наполняя его пламенем, было так мало от этого ощущения собственной бесполезности и разрывающего душу волнения, что овладело ею сейчас.

Якова старалась не кричать, лишь сдавленно стонала, прижимая ладони к пояснице. Она ходила по дому бледная, посеревшая, с запавшими глазами, непривычно молчаливая. Лицо ее, лишенное малейших красок, будто похудело, осунулось, помертвело, и лишь живым блеском сверкали полные боли глаза.

Вэл помнила, как рожали девки в борделе. Ее детские воспоминания, невнятные, почти лишенные эмоций, были скрыты густым слоем тумана, скрадывающим подробности.

Роды были редким, случайным явлением — шлюхи тщательно следили за тем, чтобы вовремя избавиться от нежелательных младенцев. Вытравить ненужное дитя из своей утробы было привычным делом. Настойки трав, купленные у сведущих в женских проблемах знахарок, горячие, почти приводящие к ожогам ванны. Вэл мельком слышала даже о спицах, которые девки засовывали в свое чрево, ненавидя будущего ребенка и предпочитая родам угрозу гнилой смерти от кровотечения и лихорадки.

Но иногда боги решали иначе, и все оказывалось тщетно. Вэл знала это лучше многих: она сама выжила неожиданным для всех образом.

И тогда, закрывшись в дальней комнате, занавесившись тяжелыми, поеденными молью пологами, шлюхи рожали, надрываясь в крике, страдая от боли.

Девочку, путающуюся под ногами, никто не замечал, и однажды Вэл, ведомая любопытством, пробралась в пугающую полумраком комнату. Она увидела разбросанные по полу окрашенные алым простыни, бывшие когда-то белыми, вжалась в угол, наблюдая за царившей вокруг суетой, и подняла глаза на смятую постель. Она увидела широко расставленные мертвенно-бледные бедра, похожие на рыбье брюхо, и кровь, стекающую из промежности протяжно стонущей девки.

Та глубоко дышала, живот ее, казавшийся огромным, колыхался, когда она выгибала спину, цепляясь пальцами за смятые окровавленные простыни.

Кто-то заметил Вэл, и она, получив оплеуху, была вышвырнута из комнаты.

Увиденное не оставило в ней отпечатка, превратившись в часть жизни борделя.

Стоны всегда оставались стонами — будь они отголосками наслаждения или боли.

Сейчас же Вэл трясло. Она наблюдала за мучениями Яковы, и руки ее ходили ходуном. Хотелось щедро плеснуть себе крепкой настойки из запасов Зеффа, но она сдерживалась, понимая, что это будет совершенно излишне.

Зефф, молчаливый и подавленный, сидел за столом, запустив пятерню в волосы и уставившись невидящим взглядом в пылающий камин.

Повитуха, немолодая женщина с грубым лицом, жесткая, но, судя по всему, лучшая в городе, суетилась вокруг Яковы, время от времени отдавая приказы Зеффу, которые тот поспешно и суетливо бросался выполнять под ее недовольным оценивающим взглядом.

— Я просил передать Раза, он знает, — нарушив молчание, вдруг произнес бородач, поворачивая к Вэл лишенное выражения лицо.