– Эх, Алексей, Алексей, – укоризненно произнёс барон. – Ну, вот никакой в тебе обходительности и вежества к высокому начальству нет. Другой бы вытянулся по фрунту, ел бы глазами своего благодетеля, пообещал бы ему верой и правдой служить, да в лепёшку расшибиться. А у тебя одно только на уме – штуцера! И так ведь их пятнадцать уже! В целом егерском батальоне на три, четыре сотни душ столько нет! Ну поимей ты хоть совесть-то, а?!

– Так у нас и команда, Вашвысокблагородие, не обычная, а особая, отдельная егерская! И задачи она выполняет такие, которые более не одному батальону не по плечу, – улыбнулся ему в ответ подпоручик. – От того-то и оружие ей нужно самое что ни на есть наилучшее, как раз её отборным стрелкам под стать.

Барон встал и, широко зевая, потянулся:

– Спать хочется, а никак. Работы вон непочатый край, навалили, всё никак не закончится, а тут ещё и вымогатели эти. Пошли за мной, зануда ты мелкая, а то я от тебя сегодня так и не отделаюсь.

Спустившись в полуподвальное помещение, занятое под интендантскую службу главного штаба, Генрих Фридрихович подошёл к широкой дубовой двери и постучал в неё костяшками пальцев.

– Яков Семёнович, открывай, я это, – ответил он на вопрос «какого ляда тут кто-то шатается».

Тыловик, распахнув дверь, быстро застегнул мундир на все пуговицы и захлопал глазами.

– Прошу прощения, Ваше высокоблагородие, думал, опять этот интендант из Муромского пехотного амуницию клянчить пришёл. Вот только что минутой назад выгнал взашей его, стервеца!

– Ладно, ладно, не переживай, майор, мы к тебе с подпоручиком ненадолго. Скажи мне только, голубчик, ты сколько давеча из последнего обоза от Тульских заводов штуцеров то для всей армии получил, а?

Тот почесал затылок и уверенно ответил:

– Так пять, Ваше высокоблагородие. Обещали о прошлом годе-то восемь, но пять только лишь нам прислали. В следующей партии, в майской, опять их восемь должно бы прийти, но вот сколько их действительно будет, ну никак не могу я сейчас знать.

– Хорошо, хорошо, Яков Семёнович, ты три из них выдай сей же час, во-он, подпоручику Егорову, а интендантское бумажное требование я прямо сейчас тебе здесь подпишу, чтоб ты их на особую команду квартирмейстерства, как и положено по реестру, выставил.

– Генрих Фридрихович, мы же по одному на пехотный полк их вроде как уже пообещали, что же я их полковникам-то теперь скажу, когда они со скандалами ко мне пожалуют? – жалобно протянул интендант.

Барон подошёл к нему вплотную и заглянул в глаза.

– А ты им так и скажи, чтобы они за разъяснениями ко мне или вон к господину Баранову лично обратились. И сам с ними тоже заодно приходи, хорошо? – и он, как-то так по-кошачьи улыбнувшись, постучал указательным пальцем по майорскому горжету.

Филлипов побледнел и покрылся мелким потом:

– Ваше высокоблагородие, разрешите выдать три штуцера подпоручику Егорову?

– Да, милейший, уж будьте так любезны, – полковник ласково улыбнулся и со скучающим видом присел за конторку.

– Всё, Алексей, больше ты от меня штуцеров не жди, обходись тем, что у тебя уже и так есть. Наверное, ты и сам прекрасно понял, насколько это редкое оружие, если даже не каждому полку его выделяют?

Два офицера вышли из здания штаба, и барон с наслаждением вдыхал весенний воздух полной грудью.

– Так точно, Ваше высокоблагородие, – кивнул Лёшка. – Понял я всё. Спасибо вам. Разрешите идти в расположение?

– Иди, подпоручик, иди и помни, что я тебе сказал, – ответил полковник. – У тебя два, от силы три месяца на подготовку своей расширенной команды. Потом будут месяцы напряжённой работы, и тогда от вас будет многое зависеть. – Барон потянулся и, тяжело вздохнув, зашёл назад в здание.

Лёшка немного постоял, подмигнул дежурному комендантскому капралу, поправил за плечом три недавно полученных штуцера и, насвистывая незамысловатый мотив, зашагал в своё расположение.